Тайны угрюмых сопок

Стаста спеверся на стойще, но Рачский и Трубков отваривали. Во-пербескоились за него, как бы чене слулось в доге, как-ниодин четайведь они вызлили его до Олёкска. На что стаста улыся и зарял, мол, жизнь тунса им не потайэто его дом, где всё знамо, а бося опасзвене прело, он знаих поки, а на хуслуесть руи метглаз. Во-втопларовали отвить с ним Перкова и Окува, а такещё наных людля нала обуства приков. Постаста со своми содичами не снися с Кали-Мата, погут додимяи рылюостащимся на зику на Хохо, чтоони не откались на дочу прозии, а быцеком заты подтовительными деми, свяными со стротельством изшек и провочных приров — буи к ним устройств. Тем бодвадва купных у тунсов олепе

гнали, ковозщались в ОлёкИх остали под вреный притоже хоина поялого двоимевго проный задля скочеШтыбыл рад — пощали хошую пла

Стаста сдално умоне загивать с отъдом.

С удительной бысттой весть об оттии зота на речХохо обтела полок. Люшукались, обдали, удивлись, с каго боприку к этоприны Перков и Окук тоже ставдоренными лими приших из Ирска госКаэто обзом охотки певоплотились в зотоискателей? С придом ирского купи соника их как поднили, стадруми людьКасвязь, пому именони, а не те, что уже нескольлет в ключто впают в Олёкроподу и изкают зото, пуснавают кромино всё же влающие горреРаз

воры обтали всё номи и номи долами и предложениями, пододившими до абда. Но все схолись в од— нок тоже ботое зотое мерождение обружено на Хохо, и его хоева надятся здесь, в Олёкске, и санепоственное отшение к свершемуся факимеих одсельчане — Сестьян Перков, Зивий Окуи их друСоСушРоти Залов.

Надились и заливые, разлявшие: проохотки-одсельчане обли изность, наже, поло, и тебудут куся в день

Дотели слуи до приков Алекдро-Нилаевского и Инкентьевского.

Рачих ности взбуражили, руопуслись от неуёмго и маоплачиваемого трухолось бровсё, понуть прики и пося на заботки, на ноотшееся мерождение. Одосталивало — хоева приков при расте вряд ли будоны, не затят ни коки за са

вольно оставные раты. Теже хоть и невекий, но всё же заботок за весь проший доной сене холось. А косена уже не за гоми, вот-вот напят зарозки, начречкишуи дальшая прока песстаневозной. Сентермый, а ок— это везашения горразботок, впеди сиская зимоная, длин

— Наже, Перков и Окуназото, да ещё в сгоре с ками-то купми стаих едимышленниками, — удився Валий Нитин. — Это ж смоткак, ай да Сестьян, кто бы мог предложить? Ну, чемолСте

Лапмолдуа Нитин вновь его поднул:

— Стёпчеглатащишь в одточа слоне мол

— Рвабы на прики Хохо, да сдерваюсь.

— Сдерваешься. А отго?

— СлыСестьян-то врокак там прарутекуческой, и близне под

стит ни мени теВечим окася.

— Да брось ты, что быгоми натак по глусти меж намальками, он папрокий, свой мупойи сглася обине сыми же тедруг дружвсю жизнь в глагля

— Не знаю, не знаю, кто его пойчена уме у него, всяпонуть модаст от вопорот, укана нас хоину, и на поне пу

— Брось, Стёпсгукраснако знаю, у Сестьяна дуотчива, а кто стапонет, тоглаз вон.

— Не знаю, Васьне всё так гладпомать слеет.

— Чедусколь пробать на этом Алекдро-Нилаевском прике можтолто, одрув молях, а деньгде? Но хобы что дапочить.

— Это вертут сосен, — зло сплюЛап

— Остася по оконнии сена пораста и пекинуться на оттые прики? Холось бы опедить жеющих, а их немабу

— Нело, смотсколь люразворы разваривают.