Тайны выцветших строк

О полети, да полети, черная галко,Да на Дон рыбу йісти,Ой принеси, да принеси, черная галко,

От Калныша вісти!

Из этих строк можно было заключить, что Калнишевский после своего освобождения не уезжал в Tурцию, а доживал свой век где-то на Дону.

В 1862 году один из любителей украинской старины П. С. Ефименко провел лето на берегу далекого от Запорожья Белого моря, в селении Ворзогоры, в ста восьмидесяти верстах от знаменитого Соловецкого острова, в течение многих столетий служившего местом ссылки. На этом безлюдном острове, восемь месяцев в году отрезанном от мира плавучими льдами, еще в начале XV столетия был основан большой монастырь, представлявший собой сильную крепость из дикого камня. В башнях этой крепости и были устроены камеры для заключенных «на вечное пребывание, до смерти, неисходно». Чаще всего туда сажали раскольников «за распространение вредных толкований о вере», но было среди них и немало «оскорбителей царских особ» и вообще противников самодержавия.

Гостивший в селении Ворзогоры любознательный украинец, расспрашивая об обитателях окруженного тайной монастыря местных жителей, ежегодно ездивших в Соловки на звериный промысел, неожиданно узнал поразившую его новость: один из его собеседников, восьмидесятилетний старик, по фамилии Лукин, в годы своей молодости бивший на Соловках морского зверя, рассказал о запомнившейся ему встрече с загадочным заключенным. Задержавшиеся на Соловках до праздника пасхи звероловы зашли в этот день в монастырь и выпросили там для себя праздничный обед. Дожидаясь около трапезной монахов, обещавших вынести им пищу, рыбаки увидели дряхлого старика, тоже пришедшего за обедом, но сопровождаемого тремя караульными. Заметив рыбаков, этот старик оживился и, оглядываясь на конвойных, быстро спросил: «Кто теперь царем и что нового на Руси?»

Удивленные такими вопросами звероловы поспешили ответить, что царем теперь Александр Павлович, внук Екатерины II, перемен же никаких нет, живут они по-прежнему.

— Он бы и еще больше нас расспрашивал, — уверял рассказчик приезжего украинца, — да солдаты не допустили. Стали нас отгонять со словами: «От этого человека отойдите прочь. С ним вам говорить не полагается».

И принесшие обед монахи тоже стали пугать рыбаков, что за разговор с этим стариком им попадет от архимандрита.

Когда же вскоре появился и сам архимандрит, старик в сопровождении часовых подошел к нему под благословение. Настоятель же монастыря при этом сказал: «Древен ты, землей пахнешь».

— Больно уж он одряхлел, — пояснил эти слова настоятеля рассказчик, — видно было, что ему недолго жить осталось.

Потом, когда старика увели, монахи рассказали рыбакам, что он был когда-то казачьим атаманом и томится в Соловках уже много лет в строгом заточении. Только три раза в год, в дни больших церковных праздников, его выводят под конвоем получать обед в общей трапезной.

— Я, как теперь, его помню, — рассказывал Лукин, — сморщившегося совсем, седастые волосы обсеклись, видно, что много сидел. Борода не долга, белая. Одет он был в китайчатый синий сюртучок, пуговицы не разобрал, оловянные, что ли, махонькие такие, в два ряда. Говорил по-русски не очень чисто…

Из рассказов тех же рыбаков П. С. Ефименко узнал, что заключенные в Соловках разделялись на три разряда. Считавшиеся наименее опасными свободно передвигались в пределах монастыря; более серьезные преступники находились под замком, но их выводили ежедневно на работу и на прогулку; и, наконец, самые опасные, к которым, очевидно, и принадлежал этот старик, сидели «безвыходно», как видно из рассказанного случая. Некоторым из них, считавшимся «буйными», надевали на голову рогатки — железные обручи с шипами, замыкавшиеся двумя цепями под подбородком. Эти шипы не позволяли им ложиться — они могли спать только сидя.

На следующий год, проезжая через Архангельск в Холмогоры, П. С. Ефименко зашел в местное губернское правление и получил разрешение просмотреть в его архиве бумаги большой давности. Среди них он обнаружил заведенное 11 июля 1776 года и хранившееся раньше в секретном шкафу дело № 1243 «…об отсылке для содержания в Соловецком монастыре кошевого Петра Калнишевского».

Из этого же дела П. С. Ефименко узнал, что 25 июня 1776 года, ровно через год после «атакования Сечи» войсками генерала Tекели, секунд-майор первого пехотного московского полка Александр Пузыревский в сопровождении одного унтер-офицера и пяти рядовых отбыл из принадлежавшего военной коллегии здания «с некоторым арестантом». Везли его с большими предосторожностями. На первой тройке ехал сам секунд-майор; на второй — унтер-офицер с тремя рядовыми; на третьей — таинственный узник с двумя конвоирами. Начальнику конвоя была дана строгая инструкция: содержать арестанта «в крепком присмотре» и во время пути «от всякого с посторонними сообщения удалять».