Тайны запретного императора

Несмотря на возражения Лестока (вероятно, опять о том, что партия цесаревны велика и могущественна), посол решил добиться определенности пусть даже с солдатским бунтом — назначить дату выступления и скоординировать ее с действиями шведов, «чтобы помочь, по крайней мере, этим храбрым гренадерам, а также ради славы принцессы, назначим момент для начала действий, чтобы Швеция, на основании заявления из Стокгольма, которое будет сделано от имени короля, стала действовать со своей стороны». Лесток после этого отправился к Елизавете и довольно быстро вернулся к Шетарди. Но он принес не тот ответ, которого ожидал посланник: вместо разговора о дате выступления Лесток стал просить для цесаревны в долг денег, которые, оказывается, истощились до того, что у нее не было и трех сотен рублей [456].

Почему Лесток скрыл от Шетарди намерение «партии Елизаветы» выступить этой же ночью, и зачем так срочно ей понадобились деньги? На первую часть вопроса нет определенного ответа: либо у заговорщиков еще ничего не было решено, либо от «верного друга» решили из осторожности все-таки скрыть истинную дату выступления. Может быть, в этом проявилась характерная для будущей императрицы скрытность и пугливость, равно как и ее известная нерешительность. И отсюда вытекает ответ на вторую часть вопроса: деньги срочно были нужны на подкуп солдат — участников будущего переворота. Другой вопрос, получило ли «доверенное лицо» от посла деньги? Мы еще к этому вернемся. Думаю, что комментатор мемуаров Миниха пишет как раз об этом случае: «В одиннадцать вечера (вспомним из донесения Шетарди: на следующий день, то есть 24 ноября, «и даже довольно поздно». — Е.А. ), он (Лесток. — Е.А.

) отправился к маркизу де ла Шетарди, чтобы взять у него денег, но при этом не открыл ему своих настоящих намерений» [457].

В «Кратком донесении» о перевороте в Версаль, написанном по горячим следам совершившегося (точнее — 28 ноября), Шетарди неточно передает всю эту историю, смещая события по времени. По его версии, после разговора Елизаветы с правительницей, «в тот же вечер», т. е. 23 ноября, гвардейцы получили приказ в двадцать четыре часа выступить к Выборгу, навстречу неприятелю. Это-де означало провал всего плана, и «незначительное число верных ей людей» поспешили разъяснить это Елизавете. «Итак, было решено, что проект будет выполнен в ту же ночь» (получается, что в ночь с 23 на 24 ноября. — Е.А. ). Лесток и Шварц отправились в казармы преображенцев, вызвали наиболее преданных (надо полагать, и подкупленных. — Е.А.

) двадцать гренадер, «чтобы те внимательно следили за всем происходящим, в то время как сами, пользуясь темнотою ночи, подготовляли все к моменту решительных действий. Принцесса Елизавета, надев кирасу под обыкновенное платье, заперлась в своей молельне и молилась, в то время как Лесток и Шварц вернулись известить ее, что все готово, но усердие, с которым она молилась, помешало ей отвечать на первый их зов. Минуту спустя Лесток вошел и повторил ей, что мгновения до́роги, тогда она встала и, глядя на своих ревностных слуг с ясным и доверчивым видом, говорившем о ее мужестве, сказала «Едем!», и села в свои сани, в сопровождении Воронцова, Лестока, Шварца и семи избранных гренадер».

Итак, Шетарди ошибочно приурочил мятеж к ночи с 23 на 24 ноября, когда на самом деле все произошло на следующую ночь, с 24 на 25 ноября. Непонятно, как он мог бы объяснить Амело расхождение сведений своего «Краткого донесения» 28 ноября с данными своего же донесения 26 ноября о том, что на следующий день после куртага (то есть 24 ноября) к нему приходило от Елизаветы «доверенное лицо» и просило для своей повелительницы денег? Однако, несмотря на все неточности, я привожу рассказ о перевороте в редакции Шетарди исходя из того, что посланник был человеком не посторонним в этом деле и, вероятно, описывал все со слов непосредственных участников переворота, радостно повествовавших о событии своему «верному другу» за бокалом вина из дворцового винного погреба, к которому они теперь получили неограниченный доступ. После таких возлияний перепутать дни, сместить события немудрено. Но в этом рассказе есть живые детали (чего стоит только суета и нетерпение Лестока), лирика (ясный и доверчивый взгляд Елизаветы) и немного вранья: с трудом можно вообразить, как довольно упитанная дама надевает пудовую кавалерийскую кирасу «под обыкновенное платье» того времени, после чего еще долго молится.

Кстати, из этого рассказа «растут ноги» и знаменитой легенды о том, как Елизавета, горячо молясь Богу в ту ночь, дала обет «никогда не подписывать смертных приговоров» [458]. Так это или нет, мы не знаем, но то, что императрица Елизавета Петровна за все свое двадцатилетнее царствование не утвердила ни одного смертного приговора — непреложный факт.