Чтобы выполнить это пожелание, Перекресту пришлось вернуться на родину. В Чернигове он находит гравера Леонтия Тарасевича, заказывает ему доски и вместе с досками привозит мастера в Москву: прежде чем начать печатать, надо было получить высочайшее одобрение. На первой доске были представлены «персоны» Ивана, Петра и Софьи, на второй одна Софья в окружении арматуры — воинских доспехов и медальонов с семью добродетелями. Идея добродетелей, как и памятные вирши на портрете, принадлежали Сильвестру Медведеву. По его собственным словам, они должны были заменить тех семь курфюрстов, которые изображались вокруг портрета римского императора в соответствии с числом принадлежащих ему областей. Портрет царевны должен был следовать — ни много, ни мало! — императорскому образцу. Что из того, что таким образом русские цари никогда не изображались. Под стать была и подпись: «София Алексеевна божиею милостию благочестивейшая и вседержавнейшая великая государыня царевна и великая княжна… Отечественных дедичеств (владений. — Н. М.) государыня и наследница и обладательница». Места для сомнений не оставалось, все называлось своим именем.
Портрет печатался на бумаге, тафте, атласе и плотной шелковой материи — объяри, раздавался направо и налево (сколько усилий понадобилось потом Тайному приказу, чтобы их разыскать и уничтожить!). Но и этого оказалось мало. Один экземпляр высылается в Амстердам бургомистру города, который передает его для размножения одному из местных граверов с соответствующими надписями уже на латинском языке: «чтоб ей, великой государыне, по тем листам была слава и за морем в иных государствах, также и в Московском государстве по листам там же». Никакой Китайской стеной отгораживаться от Европы Софья не собиралась. Напротив, она искала там и известности и признания. Как же далеко все это ушло от теремных масштабов! Царевна приближалась к зениту своего могущества, но впереди — впереди ее ждало дело Шакловитого.
Панин не получил удовлетворительного ответа на свои вопросы. Московский чиновник с удивлением констатировал, что в государственном архиве для этого не хватало документов. Он не знал, что в то же время в Оружейной палате хранился какой-то старательно опечатанный ящик. Да и кому бы пришло в голову усматривать здесь связь с царевной Софьей. Понадобилось еще 70 лет, чтобы ящиком по чистой случайности заинтересовался Николай I и выяснил, что перед ним знаменитое розыскное дело о дьяке Шакловитом и его сообщниках — история неудавшегося переворота в пользу Софьи.
Видно, многое представлялось здесь императору достаточно сомнительным, если, вместо того чтобы передать ящик в архив, он переслал его министру Блудову с приказом лично в нем разобраться. Шесть лет Блудов пытался привести в порядок безнадежно спутанные и поврежденные столбцы. К тому же в ящике была явно только часть дела. Все остальное по непонятной причине исчезло из государственного хранения. Ходили слухи, что аналогичные документы имеются в собрании известного музыканта пушкинских лет М. Ю. Виельгорского. Но тот не пошел навстречу желанию императора сопоставить их с обнаруженными материалами.
Время шло. Блудовская часть стала доступна исследователям, и по ней написали свои работы М. П. Погодин, В. С. Соловьев, многие другие. Но когда в 1881 году попало наконец в музей собрание Виельгорского, выяснилось, что это и есть пропавшая часть дела Шакловитого. Мало того, соединенное воедино, научно обработанное дело воссоздавало совсем иную картину времени и событий, чем нарисовали себе поторопившиеся с выводами историки.
Софья рвалась к власти. Но чего ей действительно не хватало, так это умных дальновидных соратников. Высокообразованный, прекрасно разбирающийся в дипломатии, но мягкий и нерешительный Василий Васильевич Голицын предпочитал всем перипетиям государственного правления спокойную и удобную жизнь в своем фантастическом по богатству московском дворце на углу Охотного ряда и Тверской. Недаром же в глазах французского посланника это ни много ни мало дворец «какого-нибудь итальянского государя» по количеству картин, скульптур, западной наимоднейшей мебели, книг, витражей в окнах.
Наглый, бесшабашно храбрый и алчный Федор Шакловитый, целая вереница бояр, склонных скорее наблюдать, чем участвовать в действиях царевны. Те, прежние, фактические правительницы на Руси всегда имели опору в лице мужа — законного мужа, царя, еще лучше — сына, уже венчанного правителя. Невенчанная девка — другое дело. С ней лучше было повременить. Да и поступки Софьи исключали какую бы то ни было помощь.