Тайные страсти

Не зная, где можно найти новообретенную мать, Алехандра первым делом направилась к своему возлюбленному. Фернандо уже звонил Ансельмо, узнал об аресте Себастьяна, а потому, вполне логично предположил, что Мария Алехандра должна находиться в том же здании суда, где и ее дядя.

Они явились к самому концу процесса, чтобы узнать его итоги. Судья учел мотивы бегства Марии Алехандры из тюрьмы, как и то обстоятельство, что документы о ее освобождении уже были подписаны; а потому не нашел причин для ее дальнейшего содержания под стражей. Единственным наказанием для нее стала обязанность в течение полугода приходить и отмечаться в здании суда. Камило Касасу предстояло отчитаться в своих поступках государственному совету, а Мартину — перед медицинской коллегией, причем последнему постановлением суда, было запрещено заниматься медицинской практикой. Самыми предосудительными показались судье действия Себастьяна, а потому он счел необходимым продлить срок его предварительного задержания.

Обсуждая все произошедшее, Камило и Мария Алехандра вышли из здания суда и тут же наткнулись на Фернандо и Алехандру.

— Нам надо поговорить, — серьезно сказала бледная девочка, уклоняясь от объятий своей обрадованной матери. Однако, разговора, фактически, не получилось. Главный вопрос, который интересовал Алехандру, состоял в следующем: почему надо было дожидаться того момента, когда ее отец решил вернуться к активной политической деятельности, почему Мария Алехандра не могла признаться в своем материнстве намного раньше? Получалось, что она просто кошмарная мегера — убив настоящего отца Алехандры, она теперь мстила Эстевесу, ее приемному отцу!

Мария Алехандра, как, впрочем, и Камило, сознавала свою правоту, но не умела ее убедительно отстаивать. Ее простой, необразованный ум повиновался мгновенным всполохам чувств и не владел строгой, доказательной логикой. Поэтому, она так ничего и не смогла убедительно объяснить Алехандре, а, услышав ее последнюю фразу: "Ты — мое прошлое, там и оставайся!" — в отчаянии опустила руки.

— Ты могла бы быть с ней и повежливее, — заметил по этому поводу Фернандо, когда узнал об этом разговоре.

— Ах, так? — неожиданно взвилась Алехандра, в глубине души сознавая свою неправоту, но уже окончательно во всем запутавшись. — Я пытаюсь освободиться от семьи, в которой за меня постоянно кто-то решал, что я должна делать и как говорить. И вот теперь, ты решил поступать точно так же? Меня это утомляет, а потому я просто ухожу, чтобы строить свою жизнь в соответствии с собственными представлениями о добре и зле.

"Но это же самый порочный путь, — подумал про себя Фернандо, — потому что таким образом можно оправдать самые омерзительные поступки." Он тяжело вздохнул, махнул рукой и не стал ее удерживать, чувствуя, что ни до чего хорошего, это сейчас не доведет.

— Только не надо ничего говорить, ни о чем спрашивать, и ни в чем упрекать, — устало сказала Алехандра Эстевесу, втайне обрадованному ее неожиданным возвращением.

— Но тебе не кажется, что ты должна хоть что-то объяснить?

— Я могла бы сказать тебе то же самое. Ты никогда со мной не считаешься, а просто планируешь мое будущее и заставляешь поступать в соответствии с твоими планами.

— Но для твоего же блага!

— Я уже взрослая и сама знаю, что мне нужно. Уважай меня, как личность и перестань непрерывно давить. Может быть, подумав, я и сама захочу поехать за границу, только не надо за меня решать.

— Хорошо, сеньорита, — обрадовался Эстевес. — Все будет так, как вы скажете.

Если Эстевес, в трудные минуты своей жизни умел полностью мобилизоваться и проявить дьявольскую сноровку и изобретательность, то Касас, напротив, начинал вести себя как растерянный и очень недалекий человек, который кичится своей честностью, однако, даже не пытается оправдаться, уверенный в том, что правда, рано или поздно, неминуемо выйдет наружу. Такой способ действия никак не годился для общения со средствами массовой информации, и это лишний раз показало несостоявшееся интервью Касаса ведущему телевизионной программы "Пентависьон". А ведь этот элегантный и седовласый джентльмен, хотя и являлся приятелем Эстевеса, но, тем не менее, стремился проявить объективность.

— Вы уверяете, что не используете личную жизнь своих политических противников как средство для нанесения ударов по их репутации, но тогда как вы можете объяснить то обстоятельство, что именно в день пресс-конференции сеньора Эстевеса в его доме появилась, внезапно воскресшая сеньора Фонсека, которая потребовала признания своих родительских прав? Причем она явилась туда не одна, а в вашем сопровождении?

— Мы давно дружим с Марией Алехандрой, — только и сумел выдавить из себя Камило.

— Значит, именно поэтому вы помогли ей убежать из тюрьмы и спрятаться?

— Я этого не делал…

— И именно поэтому вы использовали свое сенаторское звание для ее освобождения?

— Мне больше нечего вам сказать! — разозлился припертый к стенке Камило.