Тайные страсти

— Да потому что Марии Алехандре номер один мой друг Себастьян Медина сегодня вечером собирается сделать предложение. Интересно, получилось ли у него что-нибудь?

— А какая она, эта вторая Мария Алехандра? — зачем-то поинтересовался Камило. Может быть, он испытал легкое чувство ревности, оттого что неизвестный ему приятель Мартина так близок к тому, чтобы преуспеть с какой-то не менее неизвестной девушкой, носящей то же имя.

— Прежде всего она очень красива, — мечтательным тоном произнес Мартин, — и, кроме того, при разговоре с ней возникает впечатление, словно говоришь с существом с другой планеты. К ней словно бы не пристает земная грязь… недаром она собиралась стать монахиней.

— Ну что ж, повезло твоему другу, — с легким вздохом признал Камило, подумав про себя: «Когда же наконец и мне повезет?»

В отличие от сенатора Камило Касаса, склонного приукрашивать свои отношения с женщинами, сенатор Самуэль Эстевес считал себя человеком практичным и досконально познавшим все тайны женского сердца. Во всяком случае, его отношения с собственной секретаршей Перлой Фарфан, казалось, предоставляли для такого мнения достаточно убедительные основания. Перла действительно любила своего шефа, хотя эта любовь и не обходилась без некоторой доли тщеславия, потому что со временем она надеялась занять место Дельфины и была всецело ему предана. Однако ей приходилось многое сносить от сенатора, который бывал груб со всеми, кем хоть сколько-нибудь дорожил. Однажды, это было как раз во время исчезновения Алехандры, она осмелилась явиться в дом Эстевеса под предлогом беспокойства о судьбе его дочери, но он довольно грубо выставил ее вон, заявив при этом, что семья для него — «святое». Потом он, правда, весьма галантно извинился, прислав ей с посыльным роскошный букет роз и несколько необычную для него записку. Перла сохранила ее как память о его галантности. В этой записке было всего четыре строки:

«Если бы я обладал властью Всевышнего, то повелел бы именовать женщиной только тебя, Перла. Но я всего-навсего мужчина, а потому прошу у тебя прощения за то, что не понял твоих чувств. С любовью Самуэль

».

Перла, конечно, простила, не могла не простить, и все же ее не покидало чувство неудовлетворенности. Ее состояние, в сущности, объяснялось достаточно просто. Она уже не соглашалась на роль неприхотливой секретарши, с которой можно заниматься любовью прямо в кабинете, а мечтала теперь об иной роли, позволявшей ей управлять этим импульсивным и недоверчивым человеком.

— Так я прощен или прикажешь мне умереть у твоих ног? — скользя усами по ее стройной шее, интересовался Эстевес, явившийся к ней домой вскоре после посыльного. Перла лишь слабо увертывалась, зная, что не в силах долго противиться его ласкам.

— Подожди, Самуэль, — произнесла она, кладя свою руку поверх его руки, лежавшей у нее на колене, — я хочу, чтобы ты понял одно — это была не просто ссора, ты нанес мне глубокую рану…

— И как же мне ее лечить? — усмехнулся Эстевес. — Я думал, что лучшее средство — это мои ласки и поцелуи, но сегодня ты на себя не похожа. Скажи слово — и мы найдем другое.

Перле показалось, что она уже близка к заветной цели, осталось лишь проявить немного терпения. Освободившись от объятий Эстевеса, она встала и, подойдя к сервировочному столику, взяла бокал с шампанским. Пусть только он выполнит ее просьбу, и это будет тот первый шаг, за которым последуют и все остальные!

— Пригласи меня на сегодняшний вечер куда-нибудь потанцевать!

— Потанцевать?

Даже стоя спиной к нему, она моментально почувствовала перемену в его настроении и укорила себя за поспешность. Но теперь уже поздно было отступать, и она резко повернулась.

— Да, потанцевать! До сих пор ты еще не делал ничего подобного.

— Но ведь меня же все знают, — слегка сбитый с толку ее вызывающим тоном, принялся оправдываться Эстевес, — это вызвало бы столько толков, губительных как для меня, так и для тебя, Перла. Проси все, что хочешь, но, умоляю, не подставляй меня под вспышки фотокорреспондентов.

— В таком случае, Самуэль, у меня есть все основания для того, чтобы прервать наши отношения.

«Да, на этот раз она загнала меня в ловушку, — думал, хмурясь, Эстевес, когда возвратился домой от Перлы на машине, которую вел Монкада, — если я буду и дальше отказываться вывести ее в свет, мне придется придумать взамен что-нибудь экстраординарное, чтобы не осложнять наших отношений. Но появиться с ней в общественном месте — значит оскорбить семью! Как должен вести себя мужчина моих лет, чтобы ублажить любовницу и не нанести ущерба семье? Насколько же проще в этом отношении было в молодости… Глупо терять Перлу с ее стройными ногами и роскошной грудью — она умеет доставлять мне столько удовольствия, но нельзя вызывать подозрения и у Дельфины, хотя, мне кажется, это бы ее не слишком взволновало… Но самое главное — это Алехандра! В тот день, когда ей скажут, что ее отец — распутник, мне останется только застрелиться».