Тайные страсти

На следующее утро Дельфина проснулась рано и в самом скверном расположении духа. Дурные предчувствия одолевали ее. Ей приснилось что-то страшное, но что именно, припомнить она не могла. Содержание сна испарилось, осталось только впечатление пережитого ужаса. Дельфина уговаривала себя, что у нее просто шалят нервы, но самоуговоры эти ее не успокоили. Накинув халат она спустилась в гостиную и попросила Бениту — верную служанку Эстевесов — приготовить ей кофе покрепче. Молча кивнув, Бенита удалилась на кухню, и Дельфина вновь осталась одна со своим беспокойством в утренней, еще не согретой солнцем гостиной. Длинные серые тени лежали на полу, углы комнаты скрадывала темнота, а занавеси, что при свете дня выглядели белоснежными, отдавали теперь какой-то могильной синевой.

«Господи, не дом, а склеп, — невольно подумала Дельфина. — Как же я раньше этого не замечала? А впрочем… — Она присела на диван и поглубже запахнула халат. — Впрочем, вся моя жизнь — склеп, и я только теперь начинаю отдавать себе в этом отчет. Что ты сделала со своей жизнью, Дельфина? Где та жизнерадостная восемнадцатилетняя девушка, которой казалось, что весь мир у ее ног? Что осталось у тебя в жизни? Муж, которого ты не любишь? Дочь, которую ты украла? Сестра, которая возненавидит тебя, когда узнает, как ты с ней поступила? И любовник… любовник, который вот-вот тебя бросит?»

Дельфина встряхнула головой, как бы прогоняя наваждение, и вновь оглядела гостиную. Редкие солнечные лучи уже проникали в дом. Взгляд Дельфины прояснился. Теперь она могла оценить изысканность обстановки, стоившей немалых усилий ей и немалых денег Самуэлю. Она различала тонкий узор обивки, а занавеси на окнах приобрели свойственный им по утрам розоватый оттенок.

«Ладно, все не так уж и плохо… — подумалось ей. — Пусть ты не любишь мужа, зато он тебя любит безумно. Твоя дочь не знает, что она тебе не родная, и, даст Бог, никогда не узнает. Сестра тоже пока пребывает в неведении о твоих делах, и это «пока» вполне может растянуться еще лет на пятнадцать, а любовник… с любовником ты разберешься! В конце концов, ты — Дельфина Фонсека де Эстевес, а это кое-что значит!»

Бенита внесла кофе и молча поставила его перед хозяйкой на низкий столик. Кивком головы Дельфина отпустила ее, но вдруг передумала:

— Бенита, газеты уже пришли?

— Да, сеньора.

— Принеси их мне в комнату. Хочу посмотреть сообщения о пятнадцатилетии Алехандры.

— Хорошо, сеньора.

— Ты не знаешь, Алехандра с Пачей уже проснулись?

— Мне кажется, они и не спали сегодня, — позволив себе улыбку, произнесла Бенита. — Еще до рассвета я слышала шепот в их комнате. Алехандра так счастлива и так ждет этого праздника…

— Ладно, можешь идти.

Поднявшись с дивана и взяв со стола кофе, Дельфина направилась к себе в комнату. Настроение ее заметно улучшилось, и все же тоска, необъяснимая гнетущая тоска и не отпустила ее.

Последнюю ночь перед освобождением Марии Алехандре позволили провести не в камере, а в комнате Эулалии. Монахиня сама ходила к начальнице тюрьмы с соответствующей просьбой, объяснив свою настойчивость тем, что боится за жизнь Марии Алехандры. Многие из закоренелых уголовниц недолюбливали эту «неженку», и, останься она с ними в ту последнюю ночь, Бог знает что могло случиться. Сдобрив свои аргументы изрядной долей фантазии — а воображение никогда не подводило ее, — Эулалия своего добилась: Мария Алехандра получила разрешение не возвращаться в камеру. Впрочем, фантазии Эулалии были не так уж далеки от истины. Во всяком случае, одна из заключенных — та самая Лорена по кличке Мача, что угрожала Марии Алехандре ножом в столовой, — услышав об освобождении своей жертвы, пришла в ярость. Она и сама не могла объяснить, что выводит ее из себя, но соседи по камере слышали, как она поклялась отомстить «этой смазливой дуре». Зная Мачу, можно было предположить, что слова эти не останутся пустой угрозой, но как бы там ни было, месть, замешенная на зависти и отчаянии, откладывалась.

Утром Мария Алехандра первым делом отправилась в церковный приют попрощаться с детьми заключенных женщин. Эти бедные создания, в силу различных обстоятельств вынужденные «отбывать срок» вместе со своими непутевыми родительницами, встретили ее обычным гамом и толкотней. Они знали и любили Марию Алехандру, проводившую с ними почти все свое свободное время. И она тоже любила их, часто стараясь рассмотреть в них черты своей дочери Алехандры, которую ни разу больше не видела с тех пор, как совсем малышкой отдала Дельфине.

Весть о том, что она выходит на свободу, вызвала настоящий переполох среди маленьких обитателей приюта. Дети постарше поздравляли Марию Алехандру, втайне грустя о том, что она их покидает, в то время как малыши же, не скрывая своих чувств, ревели во весь голос.

Мария Алехандра и сама вышла из приюта со слезами на глазах, но тут ее сразу же взяла в оборот энергичная Эулалия.

— Вот что, хватит сырость разводить! — заявила она. — Там, на улице, ждет такси, и счетчик у этого негодяя водителя уже работает.

— Идем, — сказала Мария Алехандра. — Ты проводишь меня?