Тайные тропы (сборник)

Рынок радовал глаз веселыми яркими красками. По одну сторону, на столах, в ящиках и просто навалом, тянулись бесконечным рядом обильные дары щедрого узбекистанского лета: персики, виноград, груши, яблоки, вишни, сливы. По другую сторону горами возвышались огурцы, помидоры, кабачки и другие овощи.

В воздухе жужжали осы и пчелы.

Икрам-ходжа продвигался сквозь гудевшую толпу, как ледокол сквозь неокрепший лед. Он никому не уступал дороги. Кто нечаянно наталкивался на него, тот отскакивал, точно мяч от стены.

– Пошт! Берегись! – раздался предупреждающий окрик сзади.

Икрам-ходжа даже не оглянулся. Но когда крик послышался вторично и Икрам-ходжа почувствовал над затылком чье-то жаркое дыхание, он нехотя посторонился.

Мимо проплыл, так же важно, как и Икрам-ходжа, гривастый и бородатый верблюд. Он волочил за собой здоровенную арбу, заваленную доверху дынями-скороспелками. От дынь исходил сладостный запах.

Икрам-ходжа потянул носом и пошел дальше.

В конце рынка под сенью столетней вербы ютилась чайхана. Она стояла на прочном деревянном настиле, под которым неумолкающе журчали воды головного арыка.

На супе – возвышении из глины, опоясывающем толстенный и корявый ствол вербы, – сидел парень лет двадцати пяти и, обливаясь потом, пил чай. Он поминутно утирал раскрасневшееся лицо белым полотенцем. Черная щеточка его усов смешно топорщилась, когда он, вытянув губы, дул на горячую пиалу.

Икрам-ходжа оглядел все вокруг пытливым взглядом своих маленьких глаз и сел возле парня почти спиной к нему. Он вынул большой цветной платок, вытер лицо, шею, грудь и тихо, будто самого себя, спросил:

– Подыскал?

– Да, – так же тихо ответил парень.

– Согласился?

– Ага…

– Подходящий?

– Немного смышленнее того.

– Смотри!

– Я ему показал все.

– Когда решили?

– Завтра, часов в девять-десять.

– Хорошо. В двенадцать жди меня в сквере против почты.

– Угу… – сказал парень.

Икрам-ходжа громко вздохнул, спрятал платок, встал и отправился домой.

Когда он прошел через ворота и зашагал по затененному тротуару, его стал нагонять Наруз Ахмед. Он следовал по стопам старика с той поры, как тот вышел со двора на улицу Трех тополей, и не упускал его из виду ни на минуту.

Наруз Ахмед был твердо уверен, что это и есть Икрам-ходжа. Фотоснимок, показанный Керлингом, полностью совпадал с оригиналом.

Выбрав подходящий момент, когда вблизи не оказалось пешеходов, Наруз Ахмед поравнялся со стариком и, протянув ему четки, проговорил:

– Достопочтенный Икрам-ата, это вы обронили?

Старик впился в незнакомого человека глазами, точно сверлами, взял четки, посмотрел на них и ответил:

– Да, я. Но их должно быть пятнадцать.

– Три остались у вашего далекого друга.

– Не теряй меня из глаз. Иди за мной. Дом, в котором я…

– Принадлежит вашей сестре, – прервал его Наруз Ахмед. – Знаю. Скажите, в какое время зайти?

– Как только стемнеет. Калитка будет открыта. Я встречу тебя.

– Хоп! – заключил Наруз Ахмед и быстро пошел вперед.

9

Телефон на столе зазвонил. Офицер Токандского горвоенкомата укоризненно взглянул на него, снял трубку и, продолжая просматривать раскрытую папку, рассеянно сказал:

– Подполковник Халилов слушает.

– Здравствуй, Саттар. Это я, Шубников.

Папка с шумом захлопнулась, и смуглая рука машинально придвинула аппарат поближе.

– Леонид Архипович! Где же ты пропадал? А я звоню, звоню… Ты мне нужен позарез…

– И ты мне тоже…

– Правда?

– Ну да… Заходи сейчас же, если не очень занят…

– Сейчас буду… Как штык!

Халилов быстро собрал со стола бумаги, папку, запер ящики, застегнул ворот гимнастерки и вышел…

Он шел по городу и думал: зачем он понадобился Шубникову.

Халилов любил этого человека еще с тех старых времен. И не только потому, что Шубников спас ему жизнь, когда он, Саттар, волочился, привязанный к конскому хвосту, по пыльной кишлачной улице. Уж если вспоминать, то надо начать с того, что именно Шубников помог ему спасти Анзират.

Но нет, не только из простой благодарности полюбился Халилову этот низкорослый, смуглый малоразговорчивый человек с теплыми карими, в паутинке морщинок глазами. Саттар по-сыновьему любил его и за то, что Архипыч был прост, любил слушать людей, всегда твердо держал слово, и за меткий быстрый ум, и за душевность, нисколько не ослабляющую твердость характера.

Шубников встретил своего приятеля у входа в здание городского отдела.

– Говоришь, позарез? – напомнил он с добродушной улыбкой и, взяв гостя под руку, повел мимо вахтера в кабинет.

– Да, Леонид Архипович, вот так… – и Халилов провел ребром ладони по горлу. – Я звонил позавчера, вчера, сегодня…

На письменном столе были разложены толстые, аккуратно переплетенные папки с закладками между страницами. На допотопном, внушительном несгораемом шкафу стоял синий кувшин с водой, обернутый мокрым полотенцем. Дюжина жестких стульев чинно выстроилась вдоль двух стен. Над столом висел портрет Дзержинского, а под ним – карта области.

Шубников усадил гостя за шаткий столик, приткнувшийся к большому письменному, как лодочка к пароходу, и уселся напротив.

Халилов развернул носовой платок, вытер влажное лицо.

– Жарко…