Тайный агент. На взгляд Запада

Леди-патронесса Михаэлиса, выпущенного из-за решетки до срока апостола гуманистических чаяний, была одной из самых влиятельных и блестящих знакомых супруги помощника комиссара; она называла последнюю Энни и относилась к ней как к не слишком умной и совершенно неопытной молоденькой девочке. Но с самим помощником комиссара она взяла вполне дружеский тон — что можно было сказать далеко не о всех влиятельных знакомых его супруги. Покровительница Михаэлиса вышла замуж рано, и ее брак оказался блестящим: некогда, в отдаленном прошлом, она находилась какое-то время вблизи от великих дел и даже от некоторых из великих людей. Она сама была дамой выдающейся. Ей минуло уже много лет, но она относилась к тем незаурядным натурам, что пренебрегают временем как некой вульгарной условностью, с которой может считаться только серое большинство. И многими другими условностями, которыми было легче пренебречь, чем временем, она — увы! — тоже пренебрегала: одни казались ей скучны, другие не соответствовали ее симпатиям и антипатиям. Чувство благоговения было ей неведомо (что, как и некоторые другие черты ее характера, втайне огорчало ее благороднейшего супруга), во-первых, потому, что оно отдает чем-то заурядным, во-вторых, потому, что допускает существование высшего авторитета. И первое, и второе было, по совести говоря, недопустимым для ее натуры. Она безбоязненно высказывала свои мнения, поскольку те опирались на ее социальное положение, — равным образом и в действиях своих никому не отдавала отчета. Ее тактичность, бравшая начало в доброте, крепкое здоровье и безмятежно-добродушная самоуверенность заставляли целых три поколения бесконечно ею восхищаться и провозглашать ее удивительной женщиной. Умная, с величаво простыми манерами, любознательная (и любознательная не из чистой любви к пересудам, как бывают любознательны многие женщины), она тешилась в старости тем, что силой своего огромного, почти исторического общественного влияния притягивала к себе все, что, не важно как: законными или незаконными средствами, благодаря должности, уму, смелости, удачливости или неудачливости, возвышалось над средним уровнем. Их королевские высочества, художники, ученые, молодые политики, шарлатаны всех возрастов и мастей, которые, невесомые и легкие как пробки, лучше всего показывают, куда дрейфует поверхностное течение, — встречали теплый прием в ее доме; их выслушивали, изучали, осмысляли, оценивали — они служили расширению кругозора хозяйки. Как она сама говорила, ей было интересно наблюдать, куда идет мир. И так как она обладала здравым смыслом, ее суждения о людях и событиях, хоть и основанные на личных предубеждениях, редко бывали полностью неверны и почти никогда не отстаивались вопреки очевидности. Ее гостиная, вероятно, была единственным местом во всем громадном мире, где помощник комиссара полиции мог встретить выпущенного под наблюдение преступника, не находясь при этом при исполнении своих профессиональных обязанностей и не выступая в официальном качестве. Кто однажды привел в эту гостиную Михаэлиса, помощник комиссара уже не очень хорошо помнил. Кажется, один член парламента, известный своим блистательным происхождением и необычными политическими симпатиями, над чем постоянно потешались юмористические издания. Знаменитости, подлинные и мнимые, не стесняясь, приводили себе подобных в этот храм лишенного всякой постыдности любопытства старой женщины. Никогда нельзя было угадать, кого встретишь в полуинтимной обстановке, в уютном уголке с кушеткой и несколькими креслами, отгороженном ширмой из выцветшего голубого шелка с позолоченной рамой от большой гостиной, где гудели голоса и в свете, падавшем от шести высоких окон, сидели и стояли группы людей.