Тайный дневник Михаила Булгакова

– А вы, просите, тоже дворянин? – перебил его Обольянинов, которому, очевидно, неприятны были все эти разговоры про воцарившихся большевиков и свергнутых императоров.

– Разумеется, конечно, иначе и быть не может! – воскликнул кузен. – Дворянин первостатейный, самолучший, чистейшей воды. Потомственный монархист, отец царю, слуга солдатам. Или наоборот, неважно. Между прочим, состою в офицерском звании… гм… гм… ну, пусть будет коллежский асессор.

– То есть, простите, что такое коллежский асессор в армии? – не понял граф. – Это пехотный капитан или, может быть, ротмистр в кавалерии? – Именно, именно, – закивал Аметистов, почему-то не отвечая на вопрос прямо. – Да, было дело, послужил матушке-России на ратном поле, едва не лишился левой руки, – тут он взялся за руку, – или даже, кажется, правой. Да нет, обеих чуть не лишился. И ног тоже. Такой, знаете, был ужасный обстрел при этом, как его… впадении Волги в Каспийское море. Как сейчас помню: кираса лопнула, ноги в одну сторону, руки – в другую, голова – в третью. К счастью, хирург мне попался изумительный – Иван Петрович Павлов, слышали, может быть? Нобелевский лауреат, на собаках, я извиняюсь, так насобачился, что меня шил, уже почти не глядя. И видите, как новенький. Швы только ноют немного перед непогодой. Как сказал пролетарский поэт: раны ноют перед бурей, только гордый буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем.

– Ну, довольно уже, – прервала его Зоя, – хватит болтать, мы все про тебя поняли.

И действительно, было видно, что граф несколько утомлен излияниями Аметистова. Он вежливо откланялся и исчез – по его словам, репетировать вечерний концерт. Бывший кирасир проводил его долгим взглядом и затем обратился к Зое.

– Широкой души человек – даже не спросил, почему на мне его брюки.

– А что там спрашивать? – удивился тапер. – У нас, между прочим, частная собственность запрещена.

Зою это возмутило. Какая это частная собственность? Штаны не являются средством производства. Еще как являются, парировал Аметистов, всё только от них и зависит. Скажем, если ты в хороших штанах, то свободно можешь припожаловать в приличное общество и вести себя там, как джентльмен. Дистрибьюэ дэ карт![20] Мсье, фэт во жё[21] У меня все козыри и – жэ куп![22] Благодарю за игру и забираю весь банк. Все честно-благородно. А в таких штанах, в которых имел смелость явиться сюда я, можно дурить только босяков. Не правда ли, маэстро?

– Абсольман[23], – подтвердил Буренин.

– Ты аферист и прохвост, – резюмировала Зоя.

Аметистов возмутился: ей ли об этом говорить? У нее самой дурные наклонности, она обожает всяких жуликов.

Как он смеет? Граф не жулик!

– Ты так думаешь? – как-то по-волчьи оскалился Аметистов. – Может быть, ты полагаешь, что он любит тебя?

Конечно, любит: в конце концов, он ее муж, хоть они и не венчаны. Прекрасно, мсье-дам, муж – это весьма почтенно. Вот только почему он ничего не сказал ей о драгоценностях, которые припрятал от советской власти?

– Опять ты за свое? – рассвирепела Зоя. – Какие еще драгоценности?

– Фамильные – вот какие! – неожиданно взвизгнул Буренин. – Брильянты, изумруды, рубины – в общем, мечта сознательного пролетария, а не только пережившего свое время аристократа.

И они с Аметистовым, не сговариваясь, перемигнулись.

– Вы сошли с ума на своих брильянтах, – кротко сказала Зоя. – Почему вы решили, что он где-то их спрятал?

– Мы не решили, мы установили это путем дедукции, – важно ответствовал Буренин. – Напоминаю всем присутствующим, что используя марксизм и другие научные методы, советская власть теперь знает все.

Зоя Денисовна скрестила руки на груди и посмотрела на них долгим взглядом.

– Сейчас начнет рвать и метать, – прошептал Аметистов Буренину.

– Вне всяких сомнений, – согласился тот. – Прежде всего рвать, и уже потом, безусловно, метать. Именно в таком порядке и никак иначе…

– Послушайте меня, болваны, – перебила их Пельц. – Он ничего не мог припрятать, потому что явился ко мне больной, без единой вещи. Ему просто некуда было что-то спрятать, он пришел в одном драном пальто.

Аметистов торжествующе поднял палец вверх. – Вот оно, – заметил он. – Тащи сюда пальто, брильянты наверняка в подкладке.

– Их не может там быть, – отвечала Зоя. – Это старое рваное пальто, которое стыдно было бы бросить собаке вместо коврика.

Аметистов повернулся к Буренину и заухмылялся весьма скептически.

– Они полагают, – протянул он фальцетом, – они полагают, что брильянты непременно прячут в норковых шубах. Позволь открыть тебе глаза, сестра. Драгоценности скрывают обычно в самом непрезентабельном месте, куда никому не придет в голову за ними лезть. Когда у меня были драгоценности, я носил их исключительно в подштанниках – и прекрасно чувствовал себя при этом.

– Фу, – сморщилась Зоя, – придержи свои интимные тайны для уголовного розыска. Кстати, где они, твои фамильные драгоценности?