Надежды Константина на то, что ночь пройдёт спокойно, вполне оправдались. И его карабин «Сайга», вполне легальный и зарегистрированный по всем правилам, так и пролежал на всякий случай до утра у него под кроватью, а потом перекочевал обратно в чехол.
Утро выдалось самое что ни на есть расчудесное. Когда Константин вышел из своей бытовки, на глубоком и невыносимо ярком небе не было ни облачка. Он, оглянувшись по сторонам и не увидев никого, кроме крупной вороны, задумчиво переступавшей по коньку металлической крыши соседского дома, обрадовался тому, что можно не думать о приличиях, и широко зевнул и сладко потянулся. Иногда ему хотелось забыть о грузе воспитания и вести себя просто как счастливый человек. А он, едва проснувшись, отчего-то ощутил себя именно счастливым. Удовлетворённо вздохнув, Константин сел на перила крохотного крылечка, которым была снабжена бытовка, и прикрыл глаза, греясь на мягком утреннем солнце.
У соседей было тихо. Те, что слева, ещё не вернулись с отдыха. Те, что сзади, очевидно, спали после позднего отбоя. Подумав об Арине и её дочках, Константин снова ощутил сладкое и одновременно щемящее чувство абсолютного счастья. Ощутил и напрягся. Ничего подобного в его планы не входило. Он совершенно не хотел серьёзных отношений, ему не нужны были дети в количестве двух штук, и он абсолютно не представлял, что теперь ему делать с непонятного происхождения счастьем, не желающим выдворяться за пределы его организма.
Настроение от подобных размышлений немножко подпортилось. Константин прислушался к себе, уловил произошедшие изменения и хотел уже было удовлетворённо кивнуть и погрузиться в привычное не слишком оптимистичное, зато весьма саркастичное мироощущение, но тут, как на грех, на соседнем участке раздались смех и весёлое повизгивание. Константин с ужасом ощутил всё усиливающийся разлад: на звуки голосов его мозг и сердце, до недавнего времени всегда выступавшие единым фронтом, отреагировали совершенно по-разному. Сердце на миг замерло сладко и тут же забилось с утроенным рвением. А мозг уныло констатировал: ну вот, влип, пора тикать, пока не стало ещё хуже.
«Тикать» он решил немедленно. И, не дожидаясь, когда между штакетинами появится мордашка Марты или не придёт пожелать доброго утра Мира, сел в машину и уехал. По-английски. Не прощаясь. Но, едва вырулив за пределы дачного кооператива, громко вздохнул, недовольно пробурчал «да что ж такое-то?!», развернулся и поехал обратно. Пожилой сторож, сидевший на крылечке весёленькой жёлтой сторожки, удивлённо посмотрел на него. На его месте Константин тоже удивился бы. Да и на своём он тоже себе удивлялся. Впервые за последние два года он испытывал непреодолимое желание заботиться о ком-нибудь. И это желание мешало ему жить уже ставшей привычной спокойной и размеренной жизнью…
Едва Константин вошёл в соседскую калитку, Марта тут же выкатилась ему под ноги жизнерадостным улыбчивым колобком и запрыгала вокруг:
– Дядя Костя! Дядя Костя! Мира вернулась!
– Ну, видишь, как хорошо! – Константин не сдержался и погладил девочку по волосам. Она схватилась за него обеими ручками и потащила в глубь участка.
Мира, умывавшаяся прямо на улице, радостно высунулась из-за угла.
– Константин Дмитриевич! Доброе утро! Как вы спали? – Не дожидаясь ответа, она оптимистично сообщила:
– Я – прекрасно! Я теперь ничего не боюсь. Знаю, что если что, вы нас спасёте!
– Хм… – неопределённо промычал Константин, неожиданно для себя возведённый в ранг спасителя, а ничего не понимающая Марта захлопала глазами и собралась было обрушить на сестру и соседа шквал вопросов, но ей не дала мать.
– Девочки, что, Константин Дмитриевич пришёл? – из летней кухни прокричала Арина и тут же сама появилась на пороге. Увидев Константина, она просияла:
– Здравствуйте! У нас на завтрак сегодня кабачковые оладьи из собственных кабачков. И со свежей сметаной. Я уже в деревню за ней съездила. Или вам чего-нибудь посерьёзнее приготовить?
– Спасибо, но я не завтракать. – Ему очень хотелось кабачковых оладий, но нужно было ехать, а разговор не терпел отлагательств. – Арина, нам нужно поговорить.
Лицо её стало тревожным.
– У меня там сковорода на плите. – Она мотнула головой в глубь домика, коса тяжело качнулась из стороны в сторону, и Константин неприлично уставился на неё.
Ему страшно хотелось протянуть руку и погладить Арину по волосам, так же, как несколькими минутами раньше он гладил её младшую дочку. Вместо этого он кивнул и шагнул за ней следом. Марта тут же оказалась рядом, преданно заглядывая ему в лицо. Константин с улыбкой посмотрел на неё и попросил:
– Нам с твоей мамой нужно поговорить наедине. Ты можешь подождать немного на улице?
В глазах девочки плеснулась обида. Константин вздохнул, присел на корточки, и, с нежностью глядя в эти огромные обиженные серые глаза, объяснил:
– Это очень важно, Марта. Очень. Мы недолго поговорим, а потом мама, если посчитает возможным, сама передаст вам с Мирой наш разговор. Хорошо?
– Хорошо, – угрюмо буркнула девочка. Умытая Мира подошла к ней и взяла за руку: