Тайный код гения

— Медиком. Или писателем.

— Врачом — это хорошо, облегчать страдания людей — жить в русле христианских добродетелей. По поводу писателя я бы так не сказал. Среди них людей по-настоящему благочестивых мало. Взять хотя бы историю со Львом Толстым. Его стремление пойти наперекор церкви — не есть хороший поступок. Граф является возмутителем общественного спокойствия.

— Но вы же сами сказали, что раньше церковь была другой. Может быть, Толстой пытается ее переделать?

На Мишу из-под очков глянули пытливые глаза Афанасия Ивановича.

— Это сложный вопрос. Церковь должна очиститься изнутри, но я повторяю, в полной мере ты можешь постигнуть наши речи по мере взросления. Кажется, мама зовет нас к ужину. Со временем мы вернемся к этому разговору.

Но больше вернуться не удалось.

Папа такой незлобивый, домашний. С виду строгий, а на самом деле — мягкий, добрый, слег. Хлопоты врачей были бессильны перед стремительно развивающейся болезнью.

Отец умер от болезни почек. Еще весной 1906 года он почувствовал недомогание. И вскоре врачи поставили страшный диагноз.

Варвара Михайловна сбилась с ног, стараясь выходить больного.

— Фаня! — шептала она. — Не уходи, Фаня! Скоро будет лето, и мы поедем в Бучу. Как же мы там будем без тебя?

Миша напротив — не хотел видеть отца. Ему казалось, что, если он не будет видеть отца больным, тот выздоровеет. И эта странная мысль засела в Мишиной голове.

Почему все так получается? Почему люди внезапно уходят от тех, кто их любит? Почему?

Отца не будет, а все останется по-прежнему. Как же так?

После гимназии он шел не домой, а на берег Днепра и смотрел, как темнеет в сумерках вода и постепенно становится совсем черной.

«Как о воде протекшей будешь вспоминать

», — вспомнилось библейское. О другом, но тоже о жизни — о ее краткости, мимолетности и неповторимости.

Миша снимал фуражку. Ветер холодил щеки и лоб, но он ничего не замечал. Иногда он плакал, вокруг никого не было, и своих слез он не стыдился.

Приближалась весна. Небо становилось все голубей, пронзительней, ветер приносил запахи свежести, дыма и талой воды, и эти дурманящие запахи странно контрастировали с болезнью отца, его немощью и призраком смерти, витавшим в доме.

В день, когда отец умер, Миша тоже пришел на берег Днепра. Но уже не плакал.

Вспоминалось, как отец читал Евангелие по выходным. И родной голос всплыл в памяти.

«И увидел я мертвых, малых и великих стоящих перед Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими…

…и увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали»…

Миша понимал: что-то ушло безвозвратно. Пошатнулась вера в бога, в его силу и справедливость.

Он повертел в руках фуражку и надел ее. Пора было идти домой. Теперь он старший в семье.

От матери он взял жизнестойкость, умение не сдаваться, даже когда все против. От отца — любовь к труду, дисциплину, любовь к научному знанию, пытливость в деле. Сейчас он словно спорил с отцом на богословские темы. И в своем романе он поднимет эти вопросы.

Глава 11

Вальс торжествующей любви

Чернила соблазнительны. Они имеют нечто общее с вином, если не сказать с кровью.

Петр Вяземский

Москва. 23 апреля 1935 г.

Сладкое предвкушение было уже с утра. Почему-то казалось, что все будет замечательным и неповторимым. И еще будет какое-то откровение — то, чего не было раньше. И он этого ждал. С волнением и нетерпением.

— Миша! — голос Елены был тонким и нежным. И вместе с тем пронзительным.

Он вдруг подумал, что Лена могла бы быть одновременно огненной Саламандрой из «Золотого горшка» и ведьмой, той самой старой ведьмой, которая смеялась над Ансельмом. Может быть, чисто колдовская натура Лены и манила его, но иногда хотелось сбросить эти чары-наваждение, этот дурман, который плотно окутывал его. Но здесь он осознавал свое бессилие и поэтому молчал.

Наверное, в старости Лена будет сгорбленной, со скрипучим голосом, а может быть, ей не будет дарована старость, и она умрет, не ощутив страха тления, первых глубоких морщин и дряхлых десен.

Он ощущал, что Лена внимательно смотрит за ним, словно хочет проникнуть в его мысли, он поднял голову выше и забарабанил пальцами по столу, как будто отстукивая неслышимую мелодию. Пам-пам…

Лена поморщилась.

— Не надо.

— Не буду, Леночка. Не буду, — услужливо подхватил он.

Хотелось скорчить рожицу. С некоторых пор он вдруг понял, что игра стала его второй сутью. Великий карнавал задавал свои правила, которые никто не мог, даже если бы и хотел, отменить. Он не знал, какая у него маска, и поэтому по очереди примерял сразу несколько. Талантливый писатель, рассеянный шут, услужливый кавалер, он был готов в любую минуту всех разыграть, передразнить, бросить реплику собеседнику, который и не просил у него об этом.