Тайный код Кёнигсберга

С прорывом советских войск к этому не обозначенному даже на всех картах населенному пункту вся восточнопрусская группировка гитлеровских войск, сосредоточенная на Замландском полуострове и в Кёнигсберге, оказывалась отрезанной от остальной части регулярных частей вермахта. Вклинившаяся в немецкую оборону 26-я гвардейская дивизия под командованием генерал-майора Чернова в течение дня 29 января ворвалась на станцию Зеепотен[92] и, не давая немцам опомниться, захватила важный опорный пункт Хайде-Вальдбург, расположенный на берегу замершего залива Фришес-Хафф. В результате этого тактического прорыва третья германская танковая армия была расчленена, а ее подразделения, действующие в южной части, стали оттесняться в сторону Бранденбурга. Воины 26-й гвардейской стрелковой дивизии, совместно с танковыми подразделениями, действовали стремительно, настойчиво и блестяще справились с поставленной задачей.

Из газеты «Свободная Германия» от 28 января 1945 года

«Пограничные валы прорваны! Восточная Пруссия окружена – Верхняя Силезия отрезана – Красная Армия на заливе Фришес-Хафф и на Одере – Глейвитц, Гинденбург, Оппельн, Алленштайн, Мариенбург пали – Бои у Бреслау, Позена, Кёнигсберга – Красная Армия в 200 километрах от Берлина».

Командование Красной армией, введя в прорыв новые части, закрепило расчленение германских войск у залива. Когда командующему 3-м Белорусским фронтом генералу армии Черняховскому доложили о выходе советских войск на берег залива Фришес-Хафф, он попросил генерала армии Галицкого, командующего 2-й гвардейской армией, в состав которой входила 26-я гвардейская стрелковая дивизия: «Пожми им всем руки от имени командования фронтом. Раскололи-таки эту проклятую группировку. Вот молодцы гвардейцы! Доберемся и до Кёнигсберга, возьмем!»

Да, над Кёнигсбергом, объявленным германским командованием «городом-крепостью», нависла реальная угроза падения под сильнейшими ударами частей Красной армии, громящих врага на его собственной земле, в «гнезде фашистских разбойников», в «логове нацистского зверя».

Обер-лейтенант Крамер спешил в Кёнигсберг, до которого оставались уже считаные километры. В его ушах еще звучал надрывный голос полковника Касснера, командира 975-го гренадерского полка, с кровопролитными боями отходившего в составе пехотной дивизии и сдерживающего напор частей Красной армии:

– Крамер, вы единственный из моих офицеров, кто не потерял голову в этом хаосе. Связь с командованием армии потеряна, я не знаю, где мои соседи справа и слева, но по орудийной канонаде можно судить о том, что и у них не сладко. «Иваны» теснят нас к морю. Если они прижмут нас к заливу, нам ничего больше не останется, как пробиваться по льду на ту сторону. Прорыв русских к морю будет означать смертный приговор Кёнигсбергу.

Он так прямо и сказал: «Смертный приговор». При этом глаза Касснера сузились, он притянул к себе Крамера и прошептал:

– Рудольф, я знаю, вы родом из Кёнигсберга. Вы лучше других ориентируетесь в этой катавасии и сможете пробиться в город.

В этот момент раздался мощный взрыв. Земля, казалось, заходила ходуном. Крамер инстинктивно пригнулся, прикрывая голову от падающих с треском сучьев, комьев смерзшейся земли со снегом.

Полковник срывающимся голосом продолжал:

– Последний, дошедший до нашего командира дивизии генерал-лейтенанта Хенле приказ, получен сегодня в десять утра. Войска дивизии, а также наш сосед справа – 69-я пехотная дивизии – подчинены коменданту крепости Кёнигсберг генералу от инфантерии Ляшу. Ваша задача: во что бы то ни стало прорваться в город и доложить коменданту о создавшейся обстановке. По указанию генерала Хенле я в сжатом виде обрисовал обстановку в этом донесении. – Полковник протянул Крамеру конверт. – Я надеюсь на вас, Руди. На словах передайте коменданту крепости, что доблестные воины нашей дивизии готовы погибнуть с именем фюрера на устах, но не пропустить большевиков в Кёнигсберг. Но силы нашей измотанной в последних боях дивизии на исходе. Сами мы сможем продержаться лишь до утра. Нам необходима поддержка. Восстановить положение можно будет только согласованными ударами танковых частей с юга и из самого города. Ступайте, Крамер. С богом!

При упоминании имени фюрера у Касснера слегка дернулась щека. Крамер знал, что полковник никогда не был приверженцем гитлеровского режима, но, как истинный военный, не мог позволить себе неуважительное отношение к верховному главнокомандующему. Он как бы принимал действовавшие в гитлеровской Германии правила игры и, если это было к месту, всегда подчеркивал свою готовность «умереть за фюрера», вкладывая в это, конечно, совершенно иной смысл. «Умереть за фюрера» для него означало – до конца исполнить свой воинский долг.