Но вот вечером раздался телефонный звонок, и Витька, захлебываясь, торжествующим шепотом сообщил мне со своего нижнего этажа:
— Ура! Нашел старый бабушкин бинокль. Театральный… Левая трубка не работает… То есть она работает, но только в одну сторону.
— Как в одну?
— Уменьшает!..
— Это нам совсем ни к чему.
— Зато другая и увеличивает тоже! Знаешь, как увеличивает!
— Ну, тащи его сюда!
Ровно через три минуты мы с Витькой уже заперлись в нашей ванной комнате и стали разглядывать бинокль его бабушки. Это был очень старинный бинокль. И красивый: сам весь белый, из камня какого-то (Витька сказал, что из перламутра), а ручка и ободки золотые. Я посмотрел в один глазок — и наша ванна показалась мне маленькой-маленькой, как крышка от белой мыльницы. А посмотрел в другую трубку — и ванна стала огромной, хоть втроем туда залезай! Посмотрел на рыжую кошку Мурку, прикорнувшую на табуретке, — и она показалась мне настоящим рыжим тигром, усатым и страшным.
— Бабушка с этим биноклем в театр ходила!.. — как-то мечтательно произнес Нытик.
— Подумаешь, в театр! Всякую там ерунду смотрела!.. А мы вот увидим спутник. Понимаешь, искусственный спутник Земли! Твоя бабушка должна быть просто счастлива за свой бинокль, что ему на старости лет выпала такая честь! Понял?
Решено: завтра, в половине шестого утра, мы уходим из дому для научных наблюдений!
Мне казалось, что я всю ночь не спал. Но это было, наверно, не совсем так, потому что мне снились сны. А раз они снились, значит, я все-таки немножко спал. Мне снились спутники и ракеты-носители, в которых восседали собаки и преспокойно лаяли на Луну. А Луна хитро улыбалась вверху, словно дразнила их: а ну, достаньте, доберитесь! И мы с Витькой стали добираться до нее. Мы совсем уже почти добрались, но нам помешал будильник.
Я протянул руку, чтобы остановить звонкий, дребезжащий голосок, но будильника на стуле не было. Вот удивительно: ведь вчера я поставил его именно сюда! А теперь он трезвонил откуда-то с книжного шкафа. Опять чудеса!!!
Зато рука моя наткнулась на что-то большое, твердое и продолговатое. Я быстро зажег настольную лампу, и Дима сразу заворочался и заворчал на своем диване:
— Эгоизм! Не может в темноте одеться!