Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи

Я вошел в Таринг, когда упали первые капли. Слуга взял мою лошадь, а другой проводил меня по нескольким дворам, в которых все свидетельствовало о преуспевающем фермерском хозяйстве – мешки, седла, инструменты. Мы поднялись по типичной деревянной лестнице (такой же, как в Японии), прошли по длинной веранде, где несколько женщин работали за ткацкими станками (они приветствовали меня высунутыми языками, таков обычай) и, наконец, попали в апартаменты «принца». До тех пор я как будто находился на ферме, но, переступив порог, я оказался в тибетских покоях, богатое барочное убранство которых напомнило мне гостиные Палермо XVIII века. Потолки опирались на колонны и архитравы, раскрашенные яркими, радостными красками Тибета – синими, зелеными, оранжевыми, желтыми; бесчисленные картины на ткани, некоторые необыкновенной красоты, висели на стенах;

мебель была резная и позолоченная, украшенная китайскими (драконами и пионами) и индийскими (лотосами, восемью благородными символами) мотивами; а перед небольшими позолоченными алтарями стояли чаши-лампы из массивного серебра для масла.

Тибетский стиль в обстановке замысловатый и роскошный; он легко может выродиться в тяжелый, громоздкий и перегруженный деталями. Но когда в нем есть вкус, в нем чувствуется смелое, варварское очарование, которое едва ли можно превзойти. Такой стиль кажется естественным для страны бескрайних плато, для народа, который отправляется верхом в 4000-километровые путешествия, как будто это самое естественное дело в мире, который привык к яростным порывам ветра и сильному морозу, который с легкостью переходит от сурового аскетизма к искреннему наслаждению жизнью, который смеется, играет, дерется, пьет, занимается любовью, убивает, кается, верит в чудеса и, короче, полон неистощимой жизненной силы. По большей части тибетский стиль обязан вкусу местных ремесленников, их любви к орнаментам, с одной стороны, и чувству цвета, материала, поверхности – с другой. Тибетские чайники, например, похожи на фантастические круглые крепости из меди и серебра с драконами, обвитыми вокруг носика или ручки, это всегда симфония разных металлов; то же относится и к кофейникам, пивным кувшинам, чашкам, походным фляжкам, кувшинам для воды, трубам, шкатулкам для амулетов и сотне других предметов обихода. Их картины и скульптура в индийском и иногда китайском стиле отчасти приобрели тибетские черты, но в интерьере тибетский дух выражает себя гораздо свободнее.

Я мало помню, о чем мы говорили с Тарингом в мое посещение, которое было очень коротким. Гроза шла над нами, и мы потягивали чай и ели лепешки и сухие фрукты под аккомпанемент грома и молнии. Потом я поехал в Гьянце и по дороге попал под еще один ужасный ливень.

Но вернемся к ятунгскому мосту. В одиннадцать часов прибежал мальчик с криком «Едут!». Тут, конечно, на дороге к Чумби появилось облако пыли, и вскоре мы смогли различить отдельных всадников; караван подъезжал. Облако пыли приблизилось, и сквозь него мы уже могли различить лица людей. «Вот они! Вот они!» Мальчишки вокруг нас прыгали от возбуждения и радостно хлопали в ладоши. Проезжая мимо, Джигме Таринг приветствовал нас. На нем была тибетская одежда, но, как обычно, европейская фетровая шляпа. За ним следовали жена и племянница лет двадцати, очень симпатичная девушка, и два охранника, оба с ружьями и большими металлическими кау на шее. Еще были разные другие слуги, несколько мулов с багажом – большими сундуками и ящиками под шкурами, мешками и алтарями.

Вот как путешествует тибетский феодал; медленным, торжественным, блестящим, сказочным обозом, как один из трех волхвов у Беноццо Гоццоли и Карпаччо. Я стоял среди валунов высохшего речного русла, высоко надо мной был мост. На фоне облаков и солнца проезжающие фигуры казались цветными взрывами. Я с грустью подумал, что через несколько десятилетий эти же самые люди будут проезжать по этой дороге на машинах, в уродливой одежде, созданной не для них, и все, что я вижу и чем восхищаюсь, останется лишь воспоминанием. Однако пока что тибетская цивилизация жива и сильна.

В Индии, Китае и Японии обычаи, привычки, местные особенности находятся под постоянным воздействием иностранных вещей – железных дорог, готовой одежды, механических игрушек, иллюстрированных газет, – которые современная промышленность вываливает на мир. Эти вещи оказывают дезориентирующее, дезинтегрирующее действие на древние культуры, от которого они быстро приходят в упадок. Мир находится в постоянном движении, которое сметает фундаменты. Да, в нем в изобилии жизненная сила, но в изобилии также и хаос и уродство. Несчастный наш переходный век. Повсюду мир проходит от векового равновесия, в котором медленно развивались нравственные и эстетические стандарты, к другим, будущим равновесиям, которых невозможно предвидеть. И они в конечном итоге найдут свой центр и приобретут свои идеалы и стандарты. Но к тому времени мы будем уже давно мертвы. И до тех пор Тибет – исключение. Сколько еще он сможет выстоять?

Заметка о тибетском правительстве