Таис Афинская

Воины не заставили себя ждать. Следом за финикиянкой ворвалась целая декада (десятка) с обнаженными мечами и копьями. Воины подняли тессалийца, положили на ложе, и лохагос, сумрачно покачав головой при виде раны, принялся ощупывать плечо Ликофона. Раненый застонал, не открывая глаза, а ветеран вдруг осклабился радостной усмешкой.

— Что, не смертельно? — задыхаясь от волнения, спросила Таис.

— Красивый воин всегда любимец Афродиты! Видишь, кинжал ударил сюда и, если бы пошел прямо, то пронзил бы сердце. Но Ликофон нарядился, надел тяжелое ожерелье. Кинжал, раздвинув одно из колец, отклонился к спине и прошел между ребрами и лопаткой. Если бы не разрезанная жила, то с такой раной можно сражаться правой рукой. Но мальчик потерял слишком много крови. Готовь побольше вина с теплой водой! Дай скорее чистого полотна.

Не теряя времени, лохагос велел двум воинам держать Ликофона за плечи, обтер рукоять кинжала от крови, удобно взялся и, упершись левой рукой в плечо, мощным рывком вынул оружие. Пронзительный вопль вырвался у юноши, он приподнялся, вытаращив глаза, и снова рухнул без памяти на промокшую кровью постель. Лохагос свел края раны пальцами, смоченными в уксусе, обмыл вокруг кровь и натуго забинтовал полосками разорванной льняной столы, привязав руку к туловищу. Тессалиец лежал немо и безучастно, шевеля сухими почерневшими губами. По знаку сотника За-Ашт принялась поить Ликофона, который глотал воду с вином без конца. Начальник воинов выпрямился, отер с лица пот и принял чашу вина, поднесенную Таис. Кувшин пошел по кругу.

— Кто это его? — задал один из воинов вопрос, интересовавший всех.

Таис постаралась объяснить обычаи храма, встречу Ликофона с черной жрицей и очевидную недостаточность сил юноши. Возможно, тессалиец не сообразил, что только недавно оправился от ранения.

— Что ж, виноваты обе стороны и никто. Условие есть условие! — сказал лохагос. — Взялся — исполняй, не можешь — не берись! А он жив остался, осел молодой. Для меня это радость. Ликофон хороший воин, только слабоват насчет женщин. А я-то думал, что мальчишка около нее кружится, — ткнул он пальцем в За-Ашт.

— Нет, нет, нет! — финикиянка выскочила вперед, сверкая глазами.

— Оставь, кошка! Влюбилась, так молчи! — оборвал ее начальник воинов.

За-Ашт хотела ответить, как вдруг раздался резкий стук чем-то твердым в дверь из храма.

— Идет погоня! — почему-то весело ухмыльнулся лохагос. — Открой дверь, Пилемен!

Воин, стоявший ближе к двери, повиновался. Ворвалась целая группа черных жриц с факелами под предводительством увенчанной золотой диадемой старшей. Рядом с ней в слезах шла та черная жрица, что приходила за Таис и покорила Ликофона.

— Видишь, Кера, сколько крови? Я не жалела, я ударила верно, и что спасло его, не знаю.

— Ты ударила верно, — ответил вместо старшей начальник македонцев, — а спасло его золотое ожерелье, надетое молодым ослом для тебя!

— Вижу! — согласилась старшая. — С тебя снята вина, Адрастея. Мы не можем добить его, — она качнула диадемой в сторону македонцев, взявшихся за мечи, — пусть рассудит великая жрица. Но за свое второе преступление Эрис должна быть убита. Или, если хочешь, пошлем ее исполнять обряды в святилище Анахиты!

Тут только Таис вспомнила о привратнице в коридоре и сообразила, что, не сжалься она над воином, Ликофон истек бы кровью у запертой решетки и никогда не добрался бы до ее двери!

Позади во мгле коридора одна из жриц держала за волосы осужденную. Ее освободили от цепи, связав руки назад. Старшая пошла назад в коридор, равнодушно окинув взглядом македонцев и злорадно усмехнувшись ужасному виду окровавленного пепельно-бледного юноши.

— Остановись, Кера! — воскликнула Таис, запомнив грозное имя этой совсем еще молодой женщины. — Отдай мне ее! — она показала на связанную привратницу.

— Нет! Она провинилась дважды и должна исчезнуть из жизни!

— Я дам за нее выкуп! Назначь цену!

— Нельзя ценить жизнь и смерть, — отказала старшая жрица и вдруг остановилась раздумывая. — Можешь отдать жизнь за жизнь, — продолжала она.

— Не понимаю тебя!

— Жаль. Это просто. Я отдам тебе Эрис, а ты свою финикиянку.

— Невозможно! Ты ее убьешь!

— За что? Она ни в чем не повинна. Я сужу так — если мы теряем жрицу, упавшую непозволительно низко, то приобретаем другую, годную для начала.

— Но убив, вы все равно потеряете, если и получите взамен, — возразила Таис.

— Для Великой Матери смерть или жизнь без различия!

Таис нерешительно оглянулась на свою рабыню. Та стояла бледная, как меленая стена, подавшись вперед и прислушиваясь к разговору.

— Смотри, За-Ашт, ты хотела служить в храме. Сейчас предоставляется случай, и я отпускаю тебя. Я не меняю и не отдаю тебя. Следуй только своему желанию!

Финикиянка упала на колени перед Таис, поцеловав ей руку.

— Благодарю тебя, госпожа!

За-Ашт выпрямилась, гордая и стройная, добавив:

— Я иду.

— Возьми свои вещи и одежду, — напомнила Таис.