Таис Афинская

— Нет! — встряхнулась Таис. — А ты что будешь делать?

— Ждать Неарха! — убежденно ответила Эгесихора.

— А Эоситей?

— Пусть отправляется в Спарту, в Македонию, хоть в Эреб.

— И ты не боишься его ревности?

— Я ничего не боюсь!

— Я знаю, что ты тимолеайна — отважная, как львица, но мой тебе совет: храни эту шкатулку у меня.

— Совет мудр!

В конце последнего аттического месяца весны — скирофориона — Египет встревожился необычайно. Механики Александра построили огромный мол и взяли неприступный Тир после семи месяцев осады. Восемь тысяч защитников города было убито, тридцать тысяч жителей продано в рабство. Три тысячи, страдая от недостатка воды, бичуемые, под жестоким солнцем, громоздили насыпь песка под стенами Газы. Город решил сопротивляться, несмотря на урок могучего Тира, обманутый уверениями посланцев Дария, что царь приближается с неисчислимой армией.

Не Дарий пришел к стенам Газы, а вал песка выше ее башен, с гребня которого македонцы поражали защитников, как на равнине. Хитрость механиков этим не ограничилась. Из-под вала македонцы провели подкопы, и стены Газы рухнули. В яростном последнем сражении Александр получил тяжелую рану. Прорицатель Аристандр предупреждал полководца, что он подвергнется большой опасности, если примет участие в бою. Горячая кровь помешала Александру послушаться его совета. Каменный валун из «аппарата», как назывались боевые метательные машины, пробил его щит и ударил в левое плечо, сломав ребро и ключицу. Несомый из боя под горестные клики, Александр улыбался и приветствовал своих воинов поднятием правой руки.

Защитники Газы — мужчины — были истреблены до последнего человека, женщины и дети проданы в рабство. Александр приказал разрушить все храмы. В Тире он ограничился тем, что поставил в главном храме Бела боевую осадную машину, а на центральную площадь по его приказу приволокли корабль Неарха.

Путь на Египет лежал открытым, Александра ожидали в Мемфисе к концу лета — в боэдромионе, как только он оправится от раны. Немало богатых людей бежало за море. Красивые дома с обширными садами в северной части Мемфиса продавались задешево.

Спартанцы собирались в дорогу. Два корабля стратега Эоситея пришли из Навкратиса. Они стояли у причалов, готовые поднять сотню гоплитов охраны, имущество стратега и коней Эгесихоры. Спартанка ходила как потерянная, узнав о решении подруги возвратиться в Элладу. После двух бессонных ночей Таис придумала для спартанца занятие в Афинах. Дом Таис пока был цел, со всеми оставшимися в нем вещами. Она предлагала Эгесихоре поселиться у нее. Срок преследования за расправу с философами окончился в метагейтнионе этого года.

Лакедемонянка умоляла Таис и Менедема не бросать ее одну в Мемфисе.

— Почему ты хочешь остаться? — недоумевала афинянка. — Поплывем вместе с Эоситеем на спартанских кораблях.

— Нельзя. От любви к Менедему тебе изменило прежнее соображение, — возражала Эгесихора, — в Спарте я не вырвусь от Эоситея. И у него планы большой войны…

— Опять? Неужели мало твоим соотечественникам? Как надоела их воинственная жестокость. Даже с нежной юности молодые спартанцы занимаются тайной облавой на илотов.

— Что ж тут плохого? Их учат мужественной свирепости в обращении с рабами. Подавлять у рабов даже мысли об освобождении.

— Рабовладелец сам раб, худший, чем илоты!

Эгесихора пожала плечами.

— Я давно привыкла к афинскому вольнодумству, но вы поплатитесь за него!

— Спарта падет раньше, как состарившийся лев, и станет пищей дрянных гиен.

— Мы спорим о вещах внешних, будто мы мужчины, — нетерпеливо сказала Эгесихора, — и ты не отвечаешь на мою просьбу. Останься вместе с Менедемом и со мной до прихода македонцев. Они ничего не сделают твоему возлюбленному, я могу поручиться.

— Я тоже сумею охранить его.

— Тогда сделай это для меня!

— Хорошо, я уговорю Менедема!

Лакедемонянка принялась, душить подругу в крепких объятиях, поцелуями благодарности покрывая ее смуглые щеки.

Катастрофа разразилась, как всегда, неожиданно, подобно удару молнии.

Обе подруги прогуливались по набережной, привычные к возгласам восхищения встречных горожан и горожанок, высыпавших к реке в мягкое предвечерье конца египетского лета.

Полноводный Нил тек быстрее. На его помутневшей воде сновало меньше лодок с катавшимися, чем в маловодье.

Менедем остался в лагере спартанцев в карауле. Вместо него на шаг позади Таис шла мелкой поступью Гесиона, прикрывая лицо от нескромных взглядов складкой наброшенного на голову шелка. Нескончаемая процессия пешеходов медлительно двигалась в обоих направлениях, обозревая мемфисских знаменитостей. Одевались здесь несравненно скромнее, чем в Афинах и особенно в богатых городах малоазийского и сирийского побережий. Позади подруг, привлекая внимание ростом — более четырех локтей, шествовал Эоситей в компании трех огромных лохагосов — начальников отрядов. Спартанцы, надев военные пояса, плащи и боевые шлемы с высокими гребнями-щетками из конских волос, возвышались над толпой как грозные боги. Ни египетских, ни персидских воинов не было видно.