Так дай мне напиться

Все это может показаться тебе выдумкой, пустым звуком, но поверь мне: не нужно торопиться возвращаться на обыденный круг вещей и событий. Прокатись пока со мной. Тебе это может понравиться, или не понравиться, но в любом случае, для тебя было бы хуже, если бы этого не случилось совсем».

Затем они долго ехали молча. Леннон, казалось бы, дремал.

Пропащий, уставившись в пустоту, пытался переварить сказанное им. От всего этого веяло каким-то спокойствием, коего раньше Пропащий не испытывал. Постепенно в его голове оформилась мысль, что все, что он делал до этого, то, как он жил, было каким-то неправильным и фальшивым. Теперь это показалось ему настолько очевидным, насколько раньше, в мелочной суете обыденной жизни было недоступным для понимания.

«Но, — продолжал размышлять он, — если все это не так и неправильно, то как же правильно?»

Голова его уже устало от непривычной для нее интенсивной умственной деятельности и начала болеть. В тот момент он еще не успел понять, что он задал себе именно тот вопрос, ответ на который, в определенном смысле, так искали странники.

«А как мы их найдем?» — внезапно прервал молчание Пропащий.

Леннон, видимо, ждал этого вопроса и, скорее всего, вопрос этот был для него сигналом о том, что он не ошибся в своих предположениях…

Пропащий начинает «включаться».

«Мы едем по условленному маршруту. Кто-нибудь да должен появиться. И по моим расчетам, уже довольно скоро».

Дальше они снова ехали молча, думая каждый о своем, пока, спустя примерно час, в вагоне не появился и не уселся в их купе странный субъект, похожий на монаха из-за накинутого на голову капюшона неуместной в это время года зимней куртки. Ощущение таинственности усиливалось сгустившимся за окнами вагона вечерним сумраком.

«Капюшон» посидел немного молча, потом спросил не поворачивая головы и, словно бы, ни к кому конкретно не обращаясь: «Так едешь, или ищешь кого?»

Пропащий, до этого углубленный в себя, аж вздрогнул от неожиданности, чего нельзя было сказать о Ленноне. Он даже не пошевелился и ответил коротко, не открывая глаз: «Ищу».

«Водку будешь?» — снова спросил «капюшон».

«Буду».

«Наливай».

И, словно ставя финальную точку в их коротком диалоге, он водрузил на середину стола извлеченную из бездонного кармана своей куртки бутылку водки.

Пропащему на какой-то миг показалось, что время шутит над ним, включив повтор предыдущего вечера.

«Надо же, опять пьянка,» — с горечью подумал он. «А ведь только что было так хорошо!»

Но дальнейшие события вновь утвердили его в мысли, что он теперь причастен к другой, ранее не замечаемой им стороне жизни.

При полном молчании, делово, из сумок были извлечены стаканы и кое-какая закуска с расчетом на троих. Человек этот, наконец-то, откинул капюшон и так же молча разлил.

«Прям как на похоронах,» — подумалось Пропащему.

Они, однако же, чокнулись и незнакомец даже, прежде чем выпить, произнес, в качестве тоста, что-то по немецки, а выпив, даже не поморщившись, поставил стакан на стол и, явно не промышляя закусывать, промолвил: «Капитан о тебе спрашивал, мол, как он там?

Давно, говорит, не видел».

Пропащему не хотелось пить. Во-первых, потому что он боялся пропустить что-нибудь важное, а во-вторых, потому что просто не хотелось. Однако видя, что Леннон уже выпив, не торопясь закусывает, он поспешил сделать то же самое.

«Художник где сейчас?» — задал, наконец-то, Леннон интересовавший его вопрос.

«Я не знаю. Давно не встречал. Где-то он надолго завис, я даже беспокоиться начал,» — незнакомец теперь скинул куртку с плеч за спину, оставив при этом руки по локоть в рукавах, словно готовый в любой момент подняться и уйти, сойдя на первой же попавшейся станции.

Наверное, так оно и было. Под курткой у него была такая же старая, как и у Пропащего футболка. В то же время, нельзя сказать, что вид у него был совсем уж запущенный. Вовсе даже наоборот: он был аккуратно подстрижен, чисто выбрит и совсем даже не походил на бездомного бродягу. С виду он был еще моложе Леннона. Сидя рядом с Пропащим, он легонько толкнул его рукой в бедро: «Наливай. Чего сидишь?»

Пропащий послушно налил и они выпили еще по одной. Потом Леннон обулся в лежащие под столом кроссовки и сказал, поднимаясь:

«Пойду пройдусь, посмотрю, что нынче за народ здесь ездит».

Пропащий тоже, было, дернулся пойти с ним, но Леннон остановил его: «Сиди. Я еще вернусь». И ушел.

«Это не делается вдвоем,» — снова наливая, заметил незнакомец поучающе. «Вдвоем трудно оставаться неприметным, наблюдать все со стороны. Поэтому странники передвигаются в одиночку. Им так больше нравится».

Затем он поднял свой стакан: «Будешь еще?»

«Да нет, пропущу пока, пожалуй».

«Ну смотри сам». И выпил.

Какое-то время никто из них не проронил ни слова. Пропащему показалось, что незнакомец начинает уходить в себя, потому что лицо его утратило свою подвижность, а взгляд стал несколько отрешенным.

«А ты кто?» — спросил Пропащий отчасти из любопытства, отчасти для того, чтобы растормошить его.