Так далеко, так близко…

— Прости, все так неожиданно. Не могу представить его мертвым? Он был сильнее жизни, он казался таким неуязвимым. Непобедимым. Во всяком случае, на мой взгляд. Я думала, что с ним никогда ничего не случится, что он будет жить вечно! Ну, по крайней мере доживет до глубокой старости. Нет, я вполне всерьез думала, что он бессмертен.

— Он был всего лишь одним из смертных, — сказал Джек низким напряженным голосом. — Слушай, я должен кончать. Я вижу, сюда прутся два детектива. Идут по лужайке позади дома. Вид у них весьма мрачный, — раздраженно добавил он.

— Джек, пожалуйста, позвони мне потом!

— Само собой.

— Пожалуйста!!

— Хорошо, хорошо.

В голосе его слышалось больше нетерпения, чем обычно.

— И, пожалуйста, передай мои соболезнования Люциане. МОжет быть, мне стоит поговорить с ней сейчас?

— Ее нет. Пошла прогуляться. Мы потом все встретимся.

Он повесил трубку, больше ничего не сказав, даже не простившись. Я сидела, словно обратившись в камень, держала трубку в руках и слушала бесконечные гудки. И, наконец, стряхнув оцепенение, положила трубку.

* * *

Со времени этого утреннего звонка я находилась в шоке — оцепеневшая, убитая горем, все еще не верящая. И вдруг почувствовавшая себя совершенно обессиленной. Во мне образовалась какая‑то огромная пустота. Как будто я стала полой, вроде хрупкой гулкой раковины.

Никогда я не испытывала ничего подобного. Хотя нет, неправда. Испытывала. Когда так же неожиданно умерла моя мать. Такие внезапные события всегда вызывают ощущение потерянности, и голова идет кругом. А когда с моим вторым мужем, Майклом Трентом, случился неожиданный сердечный приступ, приведший к фатальному исходу, я превратилась в человека опустошенного, плывущего по течению, в таком состоянии и пребываю по сей день.

«Жизнь — это ад; нет, смерть — это ад», — пробормотала я, а потом подивилась, почему все, кого я любила, покидали меня так ошеломляюще неожиданно.

Резко поднявшись со стула, я вышла из библиотеки. ПРоходя по коридору, я заглянула в комнату, где работала Белинда, сказать ей, что иду прогуляться, и накинула старую шерстяную накидку, достав ее из шкафа для верхней одежды.

Остановившись на верхних ступеньках, я сделала несколько глубоких вдохов. Был понедельник, начало октября, вторая половина дня; погода стояла великолепная, в воздухе даже пахло весной. Я запрокинула голову. Небосвод был синий и чистый, и все сверкало в золотистом сиянии солнца. Деревья встречали осень: зеленая, от светлых до темных оттенков, листва превратилась уже в желтую, ржавую, алую; некоторые листья приобрели глубокий пурпурный цвет, другие светились золотом, окаймленные нежно‑розовым. Наступила осень; именно в это врем ягода туристы со всего света приезжают в Коннектикут полюбоваться захватывающим зрелищем необыкновенной здешней листвы.

Я шла по выложенной камнем дорожке, направляясь к лужайке перед маленькой беседкой, стоящей на краю рощицы. Мне всегда нравился этот отдаленный уголок сада, где было так глухо, тихо и спокойно.

Эту беседку поставила моя бабка много лет тому назад, задолго до моего рождения. Построили ее для моей матери, бывшей тогда еще ребенком. Ведь она выросла здесь, в этой старой усадьбе, в этом каменном доме в колониальном стиле, стоящем на холме над Нью‑Престоном, живописным городком на северо‑западе Коннектикута.

Поднявшись по трем деревянным ступенькам, я вошла в беседку и присела на скамейку, поплотнее закутавшись в накидку. Меня била дрожь. Хотя день был вовсе не холодный. СОлнце сияло огромным шаром, и в этой части света стояло необыкновенное бабье лето, какого здесь не бывало очень давно. А задрожала я только потому, что ощутила присутствие привидений здесь, в этой маминой деревянной беседке, увидела их всех… всех. И вот я уже ухожу в прошлое, чтобы побыть с ними.

* * *

Ба Розали, с очаровательно розовым лицом и снежно‑белыми волосами, уложенными в высокую прическу, восседает на скамье за изящным столом так гордо, с таким достоинством.

Она наливает чай из своего собственного коричневого фарфора чайника с надбитой крышкой, который она ни за что не хочет выбросить, потому что уверена — ни в каком другом чайнике чай не будет так хорошо завариваться. Ба рассказывала мне об этом милом старом доме, Риджхилле, который принадлежал нескольким поколениям ее предков. Он был построен в 1799 году, переходил от матери к дочери и никогда не принадлежал мужчине — только женщине. Таково было распоряжение Генриетты Бейли, моей пра‑пра‑пра‑пра‑бабки. Она выстроила этот дом на свои деньги; она была самой властной представительницей матриархата в семье Бейли. Моя Ба тоже была Бейли, потомок по прямой линии Генриетты Бейли; и одно из моих имен — Бейли.