Так держать, Дживс!

Да уж, сморозил я глупость. Кто же не знает, что жена Бинго – знаменитая писательница Рози М. Бэнкс? Из-под ее пера вышли блестящие образчики макулатуры, именуемой «женским романом». Пользуется бешеной популярностью среди поклонниц этого чтива. Уж для нее-то накропать какую-то несчастную статейку – раз плюнуть.

– Да нет, труда мне это не составит, – заверила она меня. – К тому же ваша тетя предложила великолепную тему.

– Рад слышать. Да, кстати, говорил со своим камердинером, Дживсом, насчет горничной. Он прекрасно знает всю лондонскую прислугу.

– Как мило. Вы свободны сегодня вечером?

– Абсолютно.

– Тогда прошу к нам на ужин. Будет ваша тетя, она даже взялась привести вашего дядю. Ужасно хочу с ним познакомиться.

– Спасибо, с удовольствием буду.

Насчет удовольствия я не кривил душой. Может, Литтлам и не везет с горничными, но уж поварами-то они могут гордиться. Не так давно жена Литтла откопала где-то потрясающего француза. Это просто какой-то фонтан кулинарного искусства. Зовут его Анатоль, и он готовит такое забористое рагу, что Бинго и оглянуться не успел, как растолстел килограммов на пять.

– Значит, в восемь, не забудьте.

– Обязательно буду.

Она упорхнула, а я стал подниматься в редакцию, где должен был «сдать рукопись в срок» (как принято говорить у нашего брата-журналиста). Тетю Далию я обнаружил буквально по самую макушку в бумагах.

Вообще-то я не очень расположен поддерживать родственные связи, но вот с тетушкой Далией мы друзья. Она вышла замуж за моего дядю Томаса – обыкновенного купца, между нами говоря, – в тот год, когда скачки в Кембриджшире выиграл Графин. Они спускались с трибуны и не успели дойти донизу, как я уже сказал себе: «Да, старикан ей явно не пара». У моей тети широкая, веселая натура, таких, как она, нередко видишь на охоте. Кстати, до замужества она увлекалась верховой ездой, но поскольку дядя Томас и слышать не хотел о деревенской жизни, то пришлось направить ее энергию в русло издания собственной газеты.

Завидев меня, она вынырнула из бумаг и даже игриво замахнулась какой-то книжечкой.

– А, это ты, Берти! Надо понимать, статья готова?

– Наконец-то поставил точку.

– Вот и умница. Представляю, какую ахинею ты написал.

– А вот и нет. Статья великолепна, и, хочу подчеркнуть, ее почти безоговорочно одобрил Дживс. Его немного покоробило место, где я пишу о шелковых сорочках с мягким воротничком. Как можно не понимать, что это – гвоздь сезона, последний вопль моды? Посещая премьеры и рауты в этом году, мы воочию убедимся в самом горячем отклике высшего общества на мягкий воротничок.

– Толку от этого вашего Дживса… – махнула рукой тетя Далия, кидая мою статью в корзину и насаживая какие-то листочки на крюк, напоминающий орудие мясника. – Можешь так ему и передать.

– Ну это вы зря, – возразил я. – Мы можем не соглашаться с его мнением о сорочках…

– При чем тут сорочки! Еще неделю назад попросила подыскать повара, а он и не чешется.

– Да вы словно сговорились! – засмеялся я. – Что он вам – агент по найму? Вон и Рози Литтл тоже – желает, чтобы он подыскал ей горничную. Наткнулся на нее внизу – говорит, тоже пишет для вас.

– О да. Надеюсь, она поможет подстегнуть тираж. Не переношу ее писанину, но читательницам нравится. Ее имя – залог успеха, а он нам совсем не помешает.

– Дела идут неважно?

– Дела идут прекрасно, вот только тираж растет медленно.

– Бывает и так? Впрочем, вам виднее.

– А убедить в этом Тома можно, только когда у него хорошее настроение, – пожаловалась тетя Далия, насаживая на крюк очередные листочки. – Но как раз сейчас у него приступ пессимизма. Виновата наша кухарка – ей бы сталь варить, а не суп. Еще несколько ужинов в ее исполнении, и Том просто откажется подписывать счета из типографии.

– Какой ужас!

– И не говори. Вчера подает какую-то вареную телятину, говорит, под соусом финансьер, и что же? После ужина он битый час жалуется: деньги, мол, коту под хвост летят.

Я ей сочувствовал. Ее даже было жалко. На Востоке дядя Томас заработал кучу денег и плохое пищеварение. Иметь с ним дело – врагу не пожелаешь. Сколько раз обедал с ним, но так и не привык к тому, что рыба делает его жизнерадостным, а вот задолго до подхода сыра он уже впадает в глубокое уныние.

Как звали того немца, которого меня заставляли читать в Оксфорде? Фортинбрамс? Фейхтвагнер? Ах да, кажется, Шопенгауэр. По слухам, тот еще брюзга. Так вот на фоне дяди Томаса – когда у последнего вскипает желудочный сок – этот самый Шопенгауэр просто отъявленный оптимист. Хуже всего то, жалуется тетя Далия, что в такие минуты ему мерещится, будто он стремительно летит в финансовую пропасть, и тут-то он начинает жутко экономить – на всем!

– Тяжелый случай, – вздохнул я. – Впрочем, сегодня у Литтлов он отужинает на славу.

– Это точно? – спросила тетя серьезно. – Я не могу пустить его в дом, где на кухне неизвестно что творится, – слишком много поставлено на карту.