Так говорил Заратустра

Миновало! Свершилось! О юность! О полдень! О время послеполуденное! Вот настал вечер, и ночь, и полночь — пес воет, ветер:

— разве ветер не пес? Он визжит, лает, воет. О полночь! Как вздыхает она и смеется, как хрипит и задыхается!

Как трезво она говорит теперь, эта пьяная сочинительница стихов! Не перепила ли она само опьянение свое? Бодрствовала ли она? Пережевывает ли вновь и вновь свою жвачку?

— во сне пережевывает она печаль свою, эта древняя глубокая полночь, а еще больше — радость свою. Именно радость, когда глубока уже ее боль: но радость глубже, нежели скорбь.

9

Ты, лоза виноградная! За что восхваляешь ты меня? Я же срезал тебя! Я жесток, и вот — истекаешь ты кровью: за что воздаешь ты хвалу моей опьяненной жестокости?

«Все, что стало совершенным, все зрелое — жаждет смерти!» — так говоришь ты. Да будет благословен нож виноградаря! Но все незрелое, увы, хочет жить!

Боль говорит: «Прейди! Иди прочь, боль!». Но все, что страдает, хочет жить, чтобы стать зрелым, радостным, томящимся от желаний,

— от желаний дальнего, высочайшего и светлого. «Я хочу наследников, — так говорит все страдающее, — я хочу детей, я не хочу себя».

Радость же не хочет ни наследников, ни детей: радость хочет только саму себя, она жаждет вечности, возвращения; хочет, чтобы все было вечно равным себе самому.

Боль говорит: «Разорвись, истеки кровью, сердце! Пошевеливайтесь, ноги! Крылья — в полет! Вдаль! Ввысь, скорбь!». Ну что ж! Вперед! О мое старое сердце! Боль говорит: «Прейди!».

10

О высшие люди, что думаете вы обо мне? Кто я? Прорицатель? Сновидец? Опьяненный? Толкователь снов? Полночный колокол?

Капля росы? Испарение и благоухание вечности? Разве не слышите вы? Не чуете? Мир мой стал совершенным, полночь — это и полдень,

— боль — это и радость, проклятие — это также и благословение, ночь — это и солнце; идите прочь, не то узнаете: мудрец — это также и глупец.

Говорили ли вы когда-нибудь радости «Да!»? О друзья мои, тогда говорили вы «Да!» также и всякой боли. Все вещи связаны друг с другом, сопряжены, проникнуты взаимной любовью,

— хотели ли вы когда-нибудь дважды того же самого, говорили ли вы когда-нибудь: «Ты нравишься мне, счастье! Мгновение! Миг!»? Тем самым хотели вы, чтобы все возвратилось!

— все сызнова, все навечно, все связано, сопряжено, проникнуто взаимной любовью, о, так любили вы мир,

— вы, вечные, любите его вечно и всегда: и даже боли говорите: «Прейди, но возвратись! Ибо всякая радость жаждет

вечности!».

— радость так богата, что она жаждет боли, ада, ненависти, позора, увечий, мира, — о, этот мир, вам ли не знать его!

11

Всякая радость жаждет вечности всех вещей, хочет меда, закваски, хочет опьяненной полуночи, могил и слез утешения на них, хочет позолоты вечерних зорь,

— о, чего только не хочет радость! Она проникновеннее, ужаснее, таинственнее, она больше жаждет, больше алчет, чем всякая боль, она хочет себя, она впивается в себя, воля кольца борется в ней,

— она хочет любви, она хочет ненависти, она безмерно богата, она дарит, она разбрасывает, она просит, как милостыни, чтобы кто-нибудь взял ее, она благодарит того, кто берет ее, она хотела бы, чтобы ненавидели ее.

О высшие люди, по вам исходит тоской эта радость — неукротимая, блаженная, — по вашей боли, вы, неудавшиеся! По неудавшемуся тоскует всякая вечная радость.

Ибо всякая радость хочет себя самой, а потому желает и горя!

О счастье! О скорбь! О высшие люди, научитесь же тому, что радость жаждет вечности,

— радость жаждет вечности всех вещей, жаждет глубокой, глубокой вечности!

12

Ну, а теперь научились ли вы песне моей? Разгадали, чего хочет она? Ну что ж! Отлично! О высшие люди, спойте мне теперь круговую песню мою!

Сами спойте теперь ту песню, что зовется «Еще раз!», смысл же ее — «Во веки веков!». Спойте, о высшие люди, круговую песнь Заратустры!

О, человек! Внимай!Что вещает глубокая полночь?«Я спала,И от глубокого сна пробудилась:Мир глубок, —

И глубже, чем думает день.Глубока боль мира —И все же радость глубже, нежели скорбь.Боль говорит: „Прейди!“Но всякая радость жаждет вечности,Жаждет глубокой, глубокой вечности!»

Знамение

А утром после той ночи вскочил Заратустра с ложа своего, препоясал чресла и вышел из пещеры, сияющий и сильный, словно утреннее солнце, выходящее из-за темных гор.

«О великое светило, — сказал он, как уже говорил однажды, — ты, глубокое око счастья, в чем было бы счастье твое, не будь у тебя тех, кому светишь ты!

И если бы они оставались в жилищах своих, когда ты уже бодрствуешь, и восходишь, и одаряешь, и наделяешь, как негодовала бы на это гордая стыдливость твоя!