Так и было

— Всё приготовим, — сказала учительница Клавдия Михайловна. — Только скажите, Иван Петрович, что можно послать.

— А что сами придумаете. Что получше у вас есть, то и шлите, — ответил Иван Петрович. Он долгих собраний не любил и сказал, что можно расходиться.

А вечером в нашем дворе снова собрались люди и стали думать, какие же всё-таки готовить подарки.

Баба Дуня сказала:

— Я вот четыре пары шерстяных носков связала и всё думаю: когда же это они на фронт попадут?

— Теперь уже скоро, — откликнулась тётя Граня.

— Знаю. Придёт осень, на дворе холодно, в окопах сырость. Валяные сапоги солдатам ещё не скоро дадут, и ноги у них стынут. А натянут ребята мои носки, им и в кирзовых не зябко будет. Если успею, ещё парочку свяжу.

У тёти Кати, мамы полевого бригадира нашего, и у Клавдии Михайловны бумазея нашлась на портянки, а наша мама захотела ещё новый ручник послать, тот, что перед войной вышивала.

— Санюрке в приданое, — пошутила она.

Баба Дуня махнула рукой:

— Санюрке твоей ещё расти и расти! А вырастет — такую красавицу да умницу, дочь отецкую, и без приданого возьмут.

«Красавица!» Никто никогда мне такого не говорил. Вовка-то слышал ли?

Я глянула на него, а он обернулся и показал мне язык… А я-то думала…

Маму попросили, и она вынесла показала полотенце. А оно белоснежное, петушками вышито и тонким кружевом своего вязанья обшито.

— Таким ручником Герою Советского Союза утираться, — сказал кто-то.

— На войне все герои, — сказала баба Дуня и вспомнила, что в правлении обещали выписать муки солдатам на лепёшки. — Я испеку, а вы, бабы, тащите — у кого пахтанье есть или сметанка. Лепёшки будут рассыпчатые и сладкие.

— Молочка, жалко, нельзя послать, а оно теперь густое, — загрустила тётя Катя.

А Клавдия Михайловна сказала:

— Молока нельзя, а творог можно. Принесите свежего, мы его просолим, сложим в чистый деревянный ушат, и дойдёт творожок отлично.

— Может, яблоки сухие у кого-нибудь найдутся? — спрашивает баба Дуня. Но яблок сухих ни у кого не было, летошние съели, а нонешние ещё на деревьях висят, зреют.

— Малинки бы насушить, — догадалась баба Дуня. — Из сушёной малинки чай вкусный! А простудится кто-нибудь из ребят, да напьётся малинового чаю — вся хворь из него уйдёт.

Тётя Граня покачала головой:

— Малинка-то в лесу. Пустит ли нас председатель в такую горячую пору гулять по лесу?

— Вас не пустит, так мы сходим, — откликнулся Вовка. — Завтра на огороды нам не идти, свободны мы. Подхватим кузова и ведёрки, только вы нас и видели…

Только они нас и видели! Ещё пастух коров не погнал, а мы уже вышли из села. Роса большая была, так мы, чтоб не очень вымокнуть, шли не табунком, а цепочкой по тропинке, друг за дружкой. Огородами прошли — тут и лес. На опушке заяц нас поджидает. Шубка у него серая, лапки белые и хвостик будто снежок. У меня в сумке морковка была. Хотела я подманить зайчишку, да где там! Как задал косой стрекача! Будто во сне его увидели.

Малинник от опушки не очень далеко, и ведёт к нему всем известная дорожка. Прежде-то она проторённая была, утоптанная, а нынче заросла травой: некогда людям топтать в лесу стёжки-дорожки, другие их одолели заботы. Война.

Знаю, что есть на свете леса роскошнее и богаче нашего, но для меня мой лес всегда самый лучший. Особенно по утрам, когда просыпается каждый листок, каждая травинка. Сияют умытые росой ромашки, синеют колокольчики, и мёдом пахнет золотистая кашка. А птицы! Они поют, заливаются на разные голоса и как будто приветствуют нас: «Идите быстрей! Шагайте смелей! Никто не обидит вас в нашем лесу».

Малины созрело много. Была тёмно-розовая, того цвета, который и называют малиновым. Была алая, сизая, даже белая попадалась, и вся такая спелая, что сама отрывалась от стерженьков и падала нам в ладони. А ветки, покрытые ягодами, были тяжёлые, как виноградные грозди.

Мы с Доськой ели один раз виноград. Ещё до войны наш папа ездил в областной город и привёз нам оттуда и синего, и зелёного. Хорош, но малина наша лесная слаще.

А собирать её, знаете, как надо? Привязать нужно бадейку или кузовок к поясу и брать обеими руками. Оберёшь одну малиновую ветку — вот и четверть бадейки. За другую берись. Скоро все кузовки, все бадейки и ведёрки наполнились доверху, сами мы поели вдоволь и — домой.

Назад-то мы медленней шли: солнце уже поднялось и грело жарко. Я две бадейки через плечо повесила, в правой руке лукошко, а в левой Доськино ведёрко несла. Вовка полный кузов нёс и всё руки менял, перекладывал из одной в другую: тяжёл, видно, кузовок был.

Сушили малину мы на крыше сарая. Сперва сена насыпали, покрыли его чистой ветошью, рассыпали по ней малину, а сверху старой марлей легонько прикрыли и положили по краям камни, чтобы не унёс нашу малину ветер.

Солнце в июле жаркое, за два дня высушило ягоду. А какую не до конца, та в печке за ночь досохла. Мы её рассыпали в холщовые белые торбочки: душистый будет у солдат чай!