Читаем Так и Не Вернулся. Начало полностью

– Знаю. Проверяю кратковременную память, не беспокойтесь.

– Я помню достаточно много и долго.

– Не сомневаюсь. Скоро мы Вас отпустим, Тор.

– Меня зовут Вик.


Квази-доктора! Думают, если надели белые халаты, то правят миром; могут решать, кого отпустить или оставить. По ту сторону стен – такие же халаты, разных цветов, и каждый решает, кому идти или остаться. Не вижу разницы, где найти и потерять. По обе ширмы разыгрывается один спектакль на всех.

Мир меняется? Если «да», то в какую сторону? Он меняется, и это уже хорошо: «куда и почему?» зависит от миллиарда факторов, на 99% мне неподвластных; но оставшийся 1% я должен реализовать на все 100%! Не помню, кто это сказал. Может, некто в кошмарном сне, где я, связанный по рукам и ногам с гламурным кляпом во рту, подвешенный за квартиру, наблюдал кощунственное следствие клептократии; гигантский бульдозер сравнивал с землёй сквер – единственное визуальное утешение в пустыне коммерческого апокалипсиса. Я ничего не мог сделать! И не хотел… Преступное, пассивное соучастие? А вдруг, это и есть гармония? Понять, как просто устроен этот сложный мир, чтобы его принять… Стоп! Гадский сосед всё же хочет украсть таблетки. Доктор!


– Какой сейчас год?

– Абьюз.

– Повторите…

– 1917.

– Уверены?

– По виду из окна, однозначно.

– Мы закроем окно. А теперь?

– 1970.

– Сейчас 2008.

– Предположим.

– Ночью Вас видели со шваброй, помните что-нибудь?

– Помню, как спала в белых кружевных трусиках, больше ничего.

– «Ничего» из одежды или ничего не помните? Это важно…

– Хамло!

– Спасибо, мы Вам перезвоним.


Судя по запаху, я нахожусь в какой-то больнице; по состоянию стен, больница находится где-то в России; по странным людям, норовящими казаться «нормальными», это провинция. Судя по всему, мне не повезло. Отнесусь к этому пока философски, в крайнем случае, как к судьбе.


– Мистер Так, 10 лет задаю один и тот же вопрос, а Вы даёте один ответ. Хватит издеваться. Зачем Вы здесь?

– А Вы?

Больше всего в Докторе Пике раздражает «уверенность в завтрашнем дне», как будто у него тайная договорённость с Богом. Ещё избирательная манерность. Пару лет назад он разговаривал в подсобке с одним стариком так, будто тот отдал ему на растерзание душу и ещё доплатив за это. А вчера наблюдал его оперный подкат к Мэри: шекспировские сцены снизошли с кучевых, радужных облаков; может, в этом причина её ежедневной мини-юбочности?


– Вик, пойдём со мной.

– Мне не разрешали вставать.

– Сегодня можно…

– Куда пойдём?

– В туалет, хочу кое-что показать.

– Хорошо. Всю жизнь этого ждал!


Я зна(л)ю Тора, хороший художник, ценил жизнь. Сейчас ему тяжело. Столько забыто и скомкано в его голове! Как и картины, где-то свёрнуты в один комок разочарования… Последние его слова в здравом рассудке: «Искусство – это средство маскировки на поле истребления времени!» – по иронии, это его и первые слова в нездоровом уме. Жаль, у меня не было фотоаппарата. Такие моменты надо сохранять, ибо они доказывают, насколько хрупок наш мир. Он наш?


– Не видел Сестру Мэри?

– Слышал скользящий стук каблуков в конце коридора…

– Когда?

– 5 лет назад. Тогда она была изящнее.

– О, Господи, Вик! Опять шуточки… Я серьёзно.

– Забавно, а ведь я был на другом конце планеты, на закате рассвета рисовал берег.


Не помню, как меня зовут, и чаще кажется, это несущественно; где и когда я нахожусь: год, месяц, неделя, день, время суток, погода, утки или вороны. Испытываю жизнь, или она испытывает меня? Где находится моё сознание?

На прошлой неделе выполнил пикантную и относительно вульгарную просьбу Сестры Мэри, за что она разрешила записывать мысли в маленький блокнот старым советским карандашом; дико неудобно, зато осознанно. Было ещё одно условие – его нарушил неоднократно, и если это обнаружат, то блокнот заберут навсегда. Но карандаш им точно не отнять! На него особые планы… Я даже слепил для него сейфик из жёлтого пластилина, оставленного здесь с прошлой жизни – он достаточно твёрд.


– Подними ноги!

– Тихо, Коп, я пишу…

– Да-да, у тебя воображаемый блокнот и карандаш. Давай, сдвигайся! Мне надо этаж отдраить.

– А потом?

– Не твоё дело…

– Ты устал, наверно? 30 лет одно и то же. Корабль плывёт ко дну.

– 38, умник…

– Не злись. Мне тебя искренне жаль.

– Себя пожалей! Я через час пойду домой, а ты будешь сидеть, тени кормить.

– Я уже дома.

У Старика Копа никого нет, но он делает вид, что его ждут. Возможно, но с какой целью: просто увидеть, обнять, спросить о самочувствии, мыслях, страхах и мечтах? Ждут его призрачную зарплату? Или когда покинет мир… Нет ничего относительней в жизни, чем ожидание.


– Хи-хи, нравится? Это я для тебя надела сегодня.

– Да, чёрные кружева, мне нравится, очень. Одновременно обтягивает и создаёт невесомость…

– Можешь стянуть юбку, разрешаю.

– А вдруг нас увидят? Я боюсь…

– Никто не увидит, дурачок. Дверь закрыта.

– Да, но кто-нибудь захочет в туалет. Слышала о смартфонах с камерами, что видят сквозь стены?

– Потерпят. Мы же быстро, хи-хи.

– Ладно… Ох, как изящна ты сегодня.

– Хи-хи, только сегодня?

– Только сейчас…

– Сейчас?!


Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги