Так хохотал Шопенгауэр

Если две страны воюют, очки всегда набирает третий. Как, например, Америка в мировые войны. Воевать обычно невыгодно как раз с точки зрения наращивания могущества. Всегда идет истощение ресурса. Пускай параллельно страдает противник. Но полная картина мира такова, что в ней не только ты и противник, которые взаимно убиваются — есть еще десятки народов, которые стоят в стороне и накапливают себя. Через долгое или короткое время все позиции достаются остающимся в стороне. Любой нормальный лидер осознает эту нехитрость. И войны обычно приключаются по легко распознаваемым причинам. Или от недомыслия ситуация вбивается в такой тупик, что из него можно выйти только насилием, или кто-то уверен в тотальном перевесе, в том, что взаимно равного убивания не получится он просто начнет и возьмет свое. И первое, и второе случается не столь часто, чтобы мир стал выжженой местностью. И первое, и второе случается равно настолько, чтобы развеять вселенский сон. И нормально, что случается. Видите: оптимальный баланс есть, он найден по независящим от нас механизмам, в данном случае — равновесие между войной и миром.

Аналог христианским заповедям в этой системе — так называемый интернационализм, в своей вредности давно переплюнувший для арийцев все виды шовинизма и ксенофобии. Практическая его польза равна нулю, поскольку мир держится на балансе сил и могуществ, а не по доброй воле. Интернационализм не держит мир на гране равновесия, как ему пытаются приписать. Его функция лежит в другой плоскости и несет чистое отрицание нормальных по сути вещей. И не только черносотенец так считает. Подобные вещи можно вывести философски, если, конечно, не накладывать на мысль кандалы либеральных парадигм…

Если кто-то начинает верить в добрую волю, он просто накладывает на себя ограничения, сразу дающие преимущества тем, кто существует без ограничений. При этом равновесие то же, только баланс смещается и застывает в новой точке: там, где уверовавший в интернационализм что-то проигрывает. Допустим, белая раса начинает верить в дружбу народов, а цветные не верят, но хотят оторвать кусок могущества и хорошей жизни — систему трясет, и она принимает новое положение, где часть власти перешла от белым к цветным. Заметьте, какой фактический результат: мир не стал добрее, только белая раса уронила статус, а китайцы, негры и арабы его подняли.

Представьте, что кто-то сочиняет правила честной жизни, но по этим правилам начинает играть только часть людей. Допустим, такие правила: в денежных делах верить на слово, договора не подписывать, арбитраж упразднить. И будет от этого экономия сил и нервов. И некоторые начинает играть по хорошим и добрым правилам, а другие играют по злым и недоверчивым. Вторые обманывают первых, вот и весь достигнутый результат. Мир стал честнее? Наоборот. Увеличилась упорядоченность системы? Да нет, кругом развал и энтропия. Для того, чтобы новые правила имели смысл, требуется выполнение их от каждого, без единого исключения, которое сразу же своим бытием опровергнет всю воздвигнутую конструкцию. И вместо желаемого мы получим прирост энтропии и понижение уровня энергетической напряженности. Потому что жить проще, обманывать проще, а усилия для этого нужно меньше. Жизнь становится примитивнее. И так случится. Исключения из новых и честных правил будут всегда — потому что такая онтология, так мир устроен. Нас даже не интересуют причины, по которым будут исключения. Важно, что без них невозможно и лучше с самого начала об этом знать. И не вводить правила честной жизни.

Вот такой сильно профанированный пример. Но он дает ответы на все поставленные вопросы: упрощенно содержит в себе и метаполитику двадцатого века (конец гегемонии ариев на земле), и ту роль, которую могло сыграть на земле христианство. Там ведь тоже маразм введения добрых правил, на деле ведущий не к добру, а к искривлению пространства жизни: принявшие закон себя теряют, а не принявшие самоутверждаются за счет искривления, поддерживая в системе первоначальный уровень хаоса и насилия. И неважно, сколько этих непринявших, любого числа хватит. Важно, что зло никуда не денется, а верные алгоритмы жизни перепищутся на искореженный лад, путая статусы, смещая оценки, давая ситуациям извращенный смысл. И не было другой роли. Но и эту христианство не сыграло.

С христианством вообще получается интересно, если мы признаем ницшеанский анализ за рассмотрение наиболее высокого уровня. Уровень доказывается просто. За сто лет никто в этой точке его не опровергал, даже не пытался — то есть никто не выходил и не спорил с ним на философском языке, как полагается, потому что там спорить нечего. Там только матерились, причем разнополярные деятели: Соловьев, Сартр, Поппер. Мамардашвили дурного не говорил: определенный тип воспитанного сознания просто все по-своему интерпретирует, экстремисткий пафос стирает, хлопает по плечу и говорит: ну брат, мы с тобою, оказывается, единомышленники. Хотя какие, к черту, единомышленники?