Так начиналась легенда

— Пусть не серчает… Мне бы самому легше… Да ведь сын рядом.

— Он только что пообедал и не в руке.

— А у меня претензиев нету…

Бруно снова заработал, но быстро выдохся.

— Покричи хоть для его удовольствия, — сказал толмач.

— Пан… — через силу проговорил Гагарин, — в другой раз. Когда один буду. Нельзя, чтоб мальчонка слышал…

— Он очень расстроен, — сообщил толмач. — Начальство подумает, что он плохой экзекутор, и отошлет от на фронт. А у него трое малых детей. Пойми его как отец.

— Коли надо, могу ему справку выдать… Так сказать, с места работы.

— Допрыгаешься ты, Гагарин! — пригрозил переводчик.

— Уже допрыгался!..

Бруно хлестнул плетью раз-другой и опустил руку.

— Он говорит, что не хочет даром тратить силы, — сказал толмач. — Ты и так получил с привесом. Одевайся.

Лицо Гагарина мокро, как после парилки. Он молча оделся и шаткой, неверной поступью побрел с конюшни.

У бочки задержался, зачерпнул горстью воды, умыл лицо, потом припал к бочке и долго пил…

…Сын поджидал его возле комендатуры.

— Папань, сильно они тебя?

— Пугали, и только. Не думай об этом.

— А чего ты шатаешься?

— Вот те раз! Я ж хромой. А ты чего скривился?

— Я ничего… нормально.

— Врешь! Ты же идти не можешь!

— Да это я к тебе приноравливаюсь.

— Избили тебя?.. — ослабевшим голосом спросил Алексей Иванович.

— Юрка! — послышался радостный вопль.

К ним подбежала Настя. Отец с сыном остановились. Девочка с размаху обхватила Юру, тот побледнел от боли и чуть не упал.

— Что с тобой? — спросила Настя.

— Ничего…

— Какой-то ты не такой…

— Ногу подвернул… — небрежно сказал Юра.

Настя чуть подумала и нашла самое верное лекарство для своего друга. Она вынула из кармана комок серого клейкого теста и протянула Юре.

— Что это?

— Пирог с хлебом. Ксения Герасимовна испекла.

— Я сытый, — соврал Юра.

— Возьми на потом. У меня еще есть.

— Тили-тили тесто, жених и невеста!.. — послышалась старая как мир детская дразнилка.

Настя яростно обернулась. Какой-то сопляк в большой взрослой кепке со сломанным козырьком кочевряжился по другую сторону буерака.

— Всыпь ему хорошенько! — попросил Юра. — Я бегать не могу.

Настя с воинственным кличем устремилась в погоню, а отец с сыном поспешно заковыляли прочь.

Как из тумана, выросла перед ними старая ветла.

— Знаешь, какое это дерево?.. — каким-то далеким голосом произнес Алексей Иванович.

— При царе Петре посаженное? — тоже издалека отозвался Юра.

— Да нет. Это целебное дерево. Коснись его — и всякую хворь как рукой снимет.

Сошли они с дороги, добрались, шатаясь, до ветлы и прижались к ее шершавому стволу…

Видать, и впрямь сообщилась им целебная сила дерева. Когда явились домой, собиравшая на стол Анна Тимофеевна даже и не заметила, что муж с сыном малость не в себе.

— Садитесь! — сказала она, ставя две жестяные миски на одноногий, грубо сколоченный столик.

Те переглянулись и взяли тарелки в руки.

— Чего же вы не садитесь? — удивилась Анна Тимофеевна.

— Знаешь, мать, — сказал Алексей Иванович, — мы решили принимать пищу по красивому заграничному способу.

— Это еще что такое?

— Как на званых, исключительных приемах, по-нашему — встояк, по-ихнему — а-ля фуршет…

Ночь в землянке. Слабо чадит самодельная коптилка. Юра лежит на животе, задумчиво жуя «пирог с хлебом».

Отец постанывает во сне и будто сам себя обрывает. Зоя и Бориска спят тихо. Валентин пытается читать, но плохо видно, и сон клеит ему глаза, Анна Тимофеевна чинит какую-то одежду.

— Мам, — шепотом говорит Юра, — для чего люди женятся?

— Вот те раз! Чтоб детей иметь.

— А вон Нюшка Голикова сроду замужем не была, а у нее двое.

— Больно ты вострый!.. Ну, чтобы всегда вместе быть. И чтобы все пополам — и горе и радость. Заботиться друг о дружке, никогда не разлучаться.

— А как женятся?

— Мы с отцом в церкви венчались.

— Нет, без церкви.

— Ну чего пристал? Не знаю я, как нынче окручиваются. Сроду в загсе не была. А мы женились красиво… — сказала она мечтательно, уносясь памятью к далеким дням юности.

На задах деревни, в заброшенном сарае, ставшем на сегодня церковью, Юра и Настя сочетаются браком. На голове Насти — фата из бинта, белая марля увивает ее с головы до пят, означая невестино платье. Венчание производит «священник» Лупачев в ризе из мешковины с огромным желтым крестом на пузе и другим — деревянным — в руке. «Дружка» Фрязин и «сваха» Былинкина держат в руках огарки свечей.

— Согласна ли ты, раба Божья Настасья, взять в мужья раба Божьего Юрия?

— Ага.

— А ты, раб Божий Юрий, согласен ли взять в жены рабу божью Настасью?

— Согласен!

«Священник» подает им проволочные кольца, они надевают их на пальцы друг другу.

— Со святыми упокой!.. — заводит басом Лупачев.

— Очумел? — оборвал его Фрязин. — Ты что, на похоронах?

— А я думал, так положено.

— Поцеловаться они должны, — сказала «сваха».

— Это обязательно? — смущенно спросил Юра.

— Иначе свадьба не считается.

Небольшое замешательство. Молодая оказалась смелее — она стала на цыпочки и чмокнула «суженого» в щеку. Мучительно покраснев, Юра закрыл глаза и наугад клюнул ее в веснушчатый нос.

— Ну вот, — по-взрослому сказала Настя, — теперь дети пойдут…