— В моей работе не так много счастливых концов. Так много людей страдает, так много теряется… и мы никогда не находим их. На мой взгляд, это очень важное дело. Был задействован почти весь отдел. Шеф говорит, что эта история может быть очень интересна людям, у нас есть связь с
Я ничего не ответила, не желая уменьшать его энтузиазм, однако знала, что не стану разговаривать с репортерами. Как ребенок с долгожданным подарком, я не была готова развернуть свою историю и тут же придать ее огласке, словно она была недостаточно ценной. Было время, чтобы делиться, и время, чтобы наслаждаться. Я хотела придержать свою историю, исследовать ее, понять. А потом, возможно, когда она уже не будет такой свежей и новой, когда ее блеск и новизна потускнеют, когда я наконец пойму не «что», а «почему»… может быть, тогда я готова буду поделиться ей. Но не сейчас.
В Лас-Вегас уже пришла весна, но в Рено все еще было холодно. Оказавшись не готовыми к обжигающему зимнему ветру, мы с Уилсоном кутались в свои пальто, пока шли по направлению к арендованной машине. Мы отказались от полицейского сопровождения, решив, что поведем машину самостоятельно, хотя не планировали пробыть в Рено долго. Там нас ждали ответы. Поисков не было. Моя жизнь, моя история разворачивалась передо мной, как сценарий фильма… дополненный местом преступления и характеристикой. И как сценарий, она казалась совершенно нереальной. По крайней мере до тех пор, пока мы не прибыли в полицейский участок. Внезапно настало время действия. Заработали камеры, а я не знала своих слов. Я боролась с боязнью сцены, незнакомой аудитории, роли, которой не знала и к которой не готовилась. А кроме того, я не хотела, чтобы Уилсон снова увидел меня в невыгодном свете: участницей трагической, жалкой и угнетающей истории.
— Ты готова, Блу?
Нет! Нет!
— Да, — прошептала я, соврав, но не видя другого выбора. Я не могла заставить себя пошевелиться. Уилсон вышел из машины и обошел ее. Открыв дверцу с моей стороны, он протянул мне руку. Когда я не взяла ее, он наклонился и внимательно посмотрел на меня.
— Блу?
— Я не хочу, чтобы ты шел туда. Ты знаешь слишком много, Уилсон!
Он поцеловал меня в лоб.
— Да, я знаю сотни вещей. Я думал, мы уже обсудили это недавно.
— А что, если они скажут что-то такое, что изменит твои чувства?
— Что такого они должны сказать, что изменить мои чувства к тебе? Тебе было два года, когда мать тебя бросила. Ты думаешь, они скажут, что ты была маленьким наркодиллером? Самым молодым в мире? Или, может быть, убийцей? Или нет… мальчиком. Может быть, ты мальчик? Вот это бы усложнило дело.
Из моей груди, точно желтый воздушный шарик, вырвался смешок, и я ухватилась за ту яркость, которую Уилсон всегда пробуждал во мне. Я уткнулась лицом в ложбинку между его шеей и плечом, вдыхая его запах. В этом аромате смешивался уют, вызов и надежда.
— Блу, что бы мы ни услышали, это лишь побудит меня любить тебя еще сильнее. Ты права. Я знаю слишком много. Но именно поэтому нет ничего такого, что заставило бы меня сомневаться или поменять мое отношение к тебе.
— Хорошо, — прошептала я, поцеловав его чуть выше воротника пальто. Он вздрогнул и обнял меня руками.
— Хорошо, — ответил он с улыбкой на лице. — Идем.
Я встретилась с сержантом Мартинезом, который вел это дело восемнадцать лет назад и другими, которые, впрочем, практически сразу ретировались. Хайди Морган из криминалистической лаборатории штата также присутствовала там. Она, сержант Мартинез и детектив Муди проводили нас в помещение, в центре которого на столе лежала толстая папка. Мы расселись вокруг этой папки, и Хайди Морган добавила к ней еще какую-то папку. Так, без церемоний, началась наша встреча.
Хайди объяснила, что такое ДНК и ДНК-маркер. Она показала мне таблицу, в которой сравнивался мой ДНК и ДНК женщины, которая приходилась мне матерью. Кое-что из краткого обзора совпадало с информацией, которую мне предоставили, когда брали образец ДНК месяц назад, только теперь у них были результаты, о которых они хотели со мной поговорить.
Хайди взглянула на меня и улыбнулась.
— Мы установили, что ты являешься биологической дочерью женщины по имени Вайнона Хидальго.
— Как-как ее звали? — переспросила я только лишь для того, чтобы понять, как повлияет на меня это имя. — Вайнона Хидальго? — Возможно, во мне отозвались воспоминания, потому что, услышав его, я что-то почувствовала. Однако оно казалось мне чужим и таким же непримечательным, как имена Хайди Морган или Энди Мартинез. Оно звучало так, как если бы я никогда не слышала его прежде.
Настала очередь сержанта Мартинеза выходить на сцену. Он открыл увесистую папку, и Уилсон сжал мою руку под столом. Я вцепилась в него, затаив дыхание.