Такая разная Блу (ЛП)

— Но я заметил кое-что другое. Берт казался очень довольным. И ему этого было достаточно. — Уилсон снова засмеялся, но в этом смехе чувствовалась боль. — Этим он тоже отличался от моего отца. Джон Уилсон никогда не бывал доволен, еще реже он бывал счастлив и в основном не любил находиться в центре внимания. — Уилсон покачал головой и неожиданно сменил тему.

— Мою биологическую мать зовут Дженни. Очевидно, она никогда не была замужем за Бертом. Она вышла замуж за водопроводчика по имени Гуннар Вудроу, — Уилсон произнес его имя как «Гунна Вэ Плумма», и я постаралась не усмехнуться. Наконец-то, я перестала замечать его акцент… в большинстве случаев.

— У них с Гуннаром пятеро детей и дом, похожий на зоопарк. Я пробыл у них час или два, пока Гуннар не вернулся с работы, а мы с мамой не ускользнули, чтобы выпить чаю за углом без вмешательства этих Мартышек.

— Она тебе понравилась?

— Очень. Она славная. Любит книги и историю, цитирует стихи.

— Прямо как ты.

Уилсон кивнул.

— У нас нашлось много общего, что, честно говоря, взволновало меня. Мы разговаривали обо всем. Она спрашивала меня о вещах, которыми интересуются матери: о моих надеждах и мечтах, о том, есть ли у меня девушка. Я ответил, что у меня нет времени на девушек. И что книги и история — моя единственная страсть. Мы говорили о школе, и она спросила меня, какие у меня планы на будущее. Я прошелся по своему десятилетнему плану, включающему среднюю школу, медицинскую школу и работу с отцом. Видимо, она была немного удивлена моими планами на карьеру, поэтому спросила: «А как же любови всей твоей жизни?».

— Она была обеспокоена твоей личной жизнью? Тебе было всего восемнадцать, — возмутилась я, радуясь, что у него не было такого же прошлого, как у меня.

— Нет, она не была обеспокоена моей личной жизнью. Она беспокоилась о «любовях моей жизни», — повторил Уилсон. — О книгах и истории.

— А, — ответила я, поняв, о чем речь.

— Встреча с моими родителями, заставила меня впервые задаться этими вопросами. Я внезапно задумался: действительно ли я хочу быть врачом? Я понял, что размышляю над тем, что сделает меня счастливым. Я думал о сиренах и мигалках. — Губы Уилсона дрогнули в слабой улыбке. — Я подумал о том, как бы мне хотелось поделиться тем, что я знаю, с теми, кто готов будет слушать. Без сомнения, я сводил своих родителей и сестер с ума, постоянно сообщая то один исторический факт, то другой.

— Святой Патрик?

— Святой Патрик, Александр Македонский, царь Леонид, король Артур, Наполеон Бонапарт и многие другие.

— Значит желание стать врачом утратило свою прелесть.

— Оно никогда не имело своей прелести. И когда я понял это, то сообщил отцу, что не пойду в медицинскую школу. Я держал рот на замке до самого выпуска, спокойно строя свои планы, в то время, как мой отец продолжал расписывать мое будущее. Я сказал ему, что хочу преподавать, если повезет, то в университете. Я сказал, что хочу писать и читать лекции, а в конечном итоге получить докторскую степень по истории. Он понял, что я общался с биологическими родителями, и повесил вину за перемены во мне на эту поездку. Он разозлился на меня и на маму. Мы поссорились, мы накричали друг на друга, я ушел из дома, а моего отца вызвали в больницу. Больше живым я его не видел. Об этом ты уже слышала. — Уилсон тяжело вздохнул и запустил руку в волосы.

— Ты это имел в виду, сказав, что встреча с биологическими родителями была ужасна… потому что она повлекла за собой множество других вещей?

— Нет. Хотя, полагаю, так можно подумать. Это было ужасно, потому что я был невероятно смущен и потерян. До того момента я никогда не испытывал подобных чувств. Я знаю, что жил без забот и хлопот. — Уилсон пожал плечами. — Я встретил двух людей, совершенно не похожих на тех, среди которых я рос. Не лучше и не хуже. Просто других. И это ни капли не повлияло на мое отношение к отцу и матери. Они были хорошими родителями и любили меня. Однако мой мир пошатнулся. С одной стороны, я не понимал, почему Дженни и Берт не могли дать мне того же. Неужели я был настолько не важен для них, что они предпочли отдать меня богатому доктору и его жене, и отправиться дальше, сняв с себя всякую ответственность за меня?

Я поморщилась, понимая умом, что речь не обо мне. Но все равно почувствовала себя виноватой. Я подумала, не задаст ли однажды Мелоди мне тот же самый вопрос? Уилсон продолжал.

— С другой стороны, я внезапно осознал, что не совершенно не хочу того, чего, как всегда думал, хотел. Я хотел заниматься вещами, которые мне нравились, мне хотелось свободы, которой я никогда не испытывал. И я знал, что этот путь сильно отличался от того, на котором находился я.

— Я прекрасно тебя понимаю, — прошептала я.

— Да, я знаю, — взгляд Уилсона встретился с моим, и в нем была такая пылкость, что мое сердце медленно сползло вниз по моей груди. Как ему удается смотреть на меня так, в то же время обнимать всю ночь, ни разу не поцеловав?