Таки служба

Там, на заводе, Штейн впервые в жизни по-взрослому напился. Он до этого никогда не пил водку. А тут бригада участка выгодно продала сразу три памятника и решила отметить это дело. Обычно Лёва такие мероприятия пропускал, ссылаясь на слабую печень и нелюбовь к водке. Но его уговорили. Боевое крещение, мол, докажи, что евреи тоже люди, пятьдесят грамм даже не заметишь. Как Штейн дошел до дома, он и не помнил. Всю ночь он куда-то летел, крича тазику у кровати страшные проклятия. А утром оказалось, что Лёва пришел домой в грязном рабочем комбинезоне, забыв переодеться. Он даже не помнил, кого встретил по дороге домой. Лишь соседка тетя Маня сказала вежливо его маме: «Левочка так вырос. Я только вчера заметила».

***

В казарме всегда было весело. Только всем по-разному. Дембеля, то есть солдаты, которым осталось служить месяц, целыми днями лежали на кроватях в углу, бренча на гитаре. Им даже еду, то есть белый хлеб, масло и мясо, приносили туда. Офицеры и прапорщики старались к этому углу не подходить, дабы не провоцировать конфликт.

Старики, то есть те, кому оставалось служить семь месяцев, рулили процессом, указывая, кому и что надлежит выполнять. Кому стирать их обмундирование, чистить сапоги, кому мыть полы, кому пришивать подворотнички – полоски белой материи, облегающие шею под гимнастерками.

Годки или черпаки, отслужившие по одному году, уже никому ничего не стирали, но и за собой ухаживали сами.

А вот молодым было веселее всех. Дембеля, старики, черпаки, прапорщики и офицеры имели их всегда, везде и по любому поводу. Вся рота ложилась спать, а восемь молодых тянули центряк. В их числе и Штейн.

Это происходило так. Дежурный выливал на некрашеный деревянный пол пару ведер воды, а салаги, держа тряпки, как паруса, задом вперед мчались шеренгой, собирая воду. Выжимали в ведра и мчались опять. Спать Лёва ложился на два часа позже остальных. Утром, за час до подъема, его поднимали опять. Для той же процедуры. Свежевымытые полы – как приятно. Конечно, не всем.

***

В мае поехали домой дембеля. И прибыл новый призыв. К восьми молодым, среди которых был и Штейн, прибавились шесть духов. Дышать стало легче. Появилось даже свободное время для ответов на письма. Кто-то заметил, как Лёва пишет стихи, и тут началось. Старослужащие раздирали Штейна на части, добиваясь, чтобы каждая их них помогла оформить дембельский альбом. Причем заставляли не только сочинять, но и рисовать, недоумевая, что до сих пор не разглядели в этом еврее такой талант.

Перлы типа «Зеленью вся степь одета, отслужить осталось лето», «Мы с тобою, Маша, словно два бойца. Не забыть вовек мне твоего лица», «Когда ложишься спать, подруга, то прочь гони ты моего недруга» пользовались бешеным успехом. А полное отсутствие художественных способностей Штейн компенсировал природной смекалкой, переводя в дембельские альбомы картинки из журналов и открыток через кальку. Лёва расправил плечи, стал выглядеть гораздо чище. Его уже почти не заставляли мыть полы. А как же. Поэту необходим полноценный сон. И за обедом его начали сажать за другой стол, где мяса в каше было побольше, и суп из отдельной кастрюли, и чай без марганцовки и брома.

Но работу никто не отменял. По рабочим дням Лёва все так же запасовывал тросы в бобины, закручивал и раскручивал сотни гаек, таскал квадратное, перекатывал круглое и чистил ржавое. Где-то рядом строился ракетный комплекс, но туда Лёву пока не допускали. Международная общественность уже встала на защиту угнетенного в Советском Союзе еврейского народа, и первая волна эмигрантов покатила в Израиль. И прокатилась по тем евреям, которые никуда не собирались уезжать. Прокатилась, как электричка по травинке, залетевшей на рельсы. Разрезав ее пополам.

Однажды в казарму воскресным утром зашли трое кавказцев.

– Гдэ у вас тут еврэй живет? – спросил один из них дневального. Тот испуганно показал пальцем на Лёву, смотрящего вместе со всеми любимую передачу «Служу Советскому Союзу». Лёва, услышав, что речь идет о нем, мгновенно посерел и попытался спрятаться за спинку кровати.

– Брат! – заорал тот же кавказец. Они втроем начали тормошить Штейна, хлопать по плечам, трогать мускулатуру, одобрительно цокая языками. Оказалось, что это были представители народа, называемого горскими евреями. Лёва и понятия не имел, что существует такая разновидность, живущая в Дагестане. Они очень чисто говорили по-русски. Акцент, с которым кавказцы вошли в казарму, применялся специально для таких случаев. Все трое работали шоферами, отслужили по полтора года и навели шороху в Лёвиной роте, предупредив о нежелательных последствиях местных стариков. «Если, канэшно, кто-нибудь нашего брата абидит».

От них Лёва узнал, что существуют еще и бухарские евреи, чертой оседлости которых является Узбекистан. А сам Штейн, судя по всему, относился к самым неуважаемым, европейским.

В конце лета произошло неординарное событие – Лёву перевели работать на башенный кран. Капитан Кротов спросил его:

– Товарищ Штейн. Вы еще не забыли, как управлять башенным краном?