Такой смешной король! Повесть третья: Капкан

Они продолжали путь как ни в чем не бывало. А что! Не было же ничего такого, что бы они могли объяснить даже самим себе. А то, что имело место, — то любовь ко всему в жизни, даже к лошади, хотя и досталось немного ей из-за этой любви. Они всего лишь юные живые существа.

В городе Энда направила лошадь к аптеке: ее отправили в город за лекарствами. Во время болезни Короля на Большом Ару сообразили, что в доме необходимо держать хоть какие-то лекарства, тем более когда столько детей. Заодно и Его Величество будет доставлен домой: люди на Большом Ару не были осведомлены о сложностях бытия семьи Рихардов, Алфреда здесь не поминали как фельдфебеля, его знали как искусного мастера, о чем известно и в городе, и в деревнях. Хороший мастер везде запомнится.

Король неловко пожал Энде руку, выскочил из саней и побежал на Кривую улицу в ателье Жоржа Калитко. Он опять… то есть уже опять начал привыкать к своему обычному полету. И буквально налетел на Марви, идущую навстречу… с Виктором Трейманом!

Королю с трудом удалось изобразить равнодушие, он сумел даже довольно выразительно зевнуть именно тогда, когда, коснувшись случайно руками, они миновали друг друга на узком тротуаре.

Трейман! Кто бы подумал! Он даже Короля не узнал… Словно они никогда не испытывали друг друга на прочность с помощью кулаков! Причем Королю как-то пришлось даже прибегнуть к подвернувшейся под руку табуретке. Теперь же полное неузнавание. Но запомнился удивленный взгляд Марви, вызванный, очевидно, невоспитанностью Его Величества: он с нею не поздоровался.

Нет, как хотите, а все женщины не стоят того, чтобы хранить их фотографии в нагрудных карманах, а еще прижимаются щечкой!.. Но ведь та, которая прижималась, она же его буквально с того света вырвала своими нежными пальцами, гладившими его горячую голову. А ее лобик, прижатый к его пылающему лбу? Так что не в одной щеке дело… Не пора ли в таком случае перевлюбиться Его Величеству и выбросить эту фотографию из нагрудного кармана?

Нет, если даже все женщины вероломны, лично он не какой-нибудь Виктор Трейман и у каждой юбки не трется. Он способен на постоянство, а если они все одинаковы, то и смысла нет что-то выбрасывать — разве другая лучше? Если к тому же учесть, что Энда — может, она и верная душа — все же ужасно стара ведь ей уже наверняка все четырнадцать. Нельзя выбрасывать и потому, что у него нет фотографии Ивана, который это фото для него раздобыл: Король сохранит фото Марви, как память о товарище.

Забежав во двор дома на Кривой улице, он удивился: дверь на веранду оказалась не только заперта, но и забитой доской. Королю эту задачу решить не под силу. Он подошел к окнам и удостоверился в том, что в ателье нет признаков жизни. На крыльцо намело сугроб снега, значит, дверь давно не открывалась; тропинку от крыльца до сарая, которую всегда очищали, теперь замело. Значит, в доме не топили? Куда же подевались Жора с Иваном?

Король вылетел со двора и направил свои ноги на Малую Гавань, чтобы нанести визит Землянике, узнать про Алфреда. Почему-то хотелось повидать его. С Иваном встретиться крайне важно, но желание увидеть Алфреда пересилило.

Влетел в подъезд, наверх — желтая дверь на стук, не открывалась. Он стучал долго — дверь молчала. Где еще можно узнать про Алфреда? Только в одном месте — в доме Эдгара. Туда и побежал — не добежал: на пути встретились Свен и Комсюк.

Король не любил Комсюка да и про Свена давно решил, что ни рыба, ни мясо — так Иван говаривал, он еще выяснял у Короля, как это звучит по-эстонски, и нашел, что по-эстонски это более звучно: «эй лиха, эй кала».

Если в немецкое время юмбу сильно важничали, представляясь людьми высшего класса, то эти двое подчеркивали свою значимость непонятными разговорами для Короля об особых делах государственной важности, как-то: об организациях, мероприятиях, заданиях, дисциплинах и так далее.

— А-а! — кивнул Свен небрежно. — Люкс!

— Все бегаешь? — Комсюк окинул Короля равнодушным взглядом. Они пошли дальше, о чем-то шепчась, но обернулись к Королю.

— Хочешь Джильи послушать? — предложил Свен, — есть отличные. Идем на Садовую, покрутим.

Свен знал, что еще в те дни, когда в Тори жил Вальдур, Король приходил к нему слушать пластинки, из которых обожал неаполитанские песни в исполнении Джильи; Король не понимал, о чем в них пелось, но все равно они ему нравились. Он тогда везде всех расспрашивал: нет ли пластинок с неаполитанскими песнями. Его чуть было не перекороновали Неаполитанским королем…

— Ну что, пошли? — позвал как-то вызывающе Комсюк.

Королю не хотелось с ними, у него на душе стало тревожно: все куда-то пропали, да еще Марви с Виктором Трейманом… И вообще у него с этими двумя не было внутреннего контакта. Вспомнилось также предупреждение Альберта: не нравятся «они» народу Тори — ни Свен, ни Комсюк, ни остальные из их компании. Королю было известно, как враждебно при немцах относился к русским отец Свена, который теперь, однако, с большим рвением руководит восстановлением тюрьмы. Он, этот «а́метник»[7],— архитектор.