Талант есть чудо неслучайное

собственное молчание возлагать на других. Признак силы — найти вину в самом себе.

Именно этот священный принцип литера-Гуры девятнадцатого века, чьим учеником

был Твардов-I I пи. помогает ему написать разоблачительный образ Именно не какого-

либо обобщенного внешнего редак-Гора, а обобщенный образ редактора внутреннего.

«Ты — лень моя, ты — сон дурной», — пишет Твардов-

83

ский, невольно перекликаясь с Пастернаком: «И тот же нравственный тупик при

встрече с умственною ленью». Только ли в лени дело? — можно задать вопрос. Но

умственная лень порождена часто ленью моральной, а эта лень — понятие весьма

широкое, включающее в себя и трусость, и равнодушие, и духовные поддавки, и

социальный конформизм. Глава о старушке, входящей без пропуска в Кремль,

исполнена местами шекспировской силы.

Люди забывают часто простую истину, что все они смертны. Они хотят

отгородиться от сознания своей смертности суетой, а ведь мысль о смерти должна не

пугать, а облагораживать. Есть три принципа отношения к смерти. Первый принцип:

«Все равно умрешь. Хватай, что можешь!» Второй принцип: «Все равно умрешь.

Живи, как живется». Третий принцип: «Живи для других, и ты не умрешь!»

Твардовский, прорываясь от запаха серы, идущего от внутреннего редактора, к

очистительному нравственному простору, зовет в поэме «За далью — даль» именно к

третьему принципу. Собственно говоря, и смерть — это тоже та даль, за которой есть

«своя, иная даль», — которая, может быть, зовется «бессмертие».

Некоторые критики, сравнивая «Теркина на войне» с «Теркиным на том свете»,

выносят суждение явно не в пользу второго. Но надо ли сравнивать эти совершенно

различные по задачам произведения?

Вместе со «Страной Муравией», с «Василием Теркиным», с «Домом у дороги», со

многими мажорными или грустными стихами о России, о ее людях, ее природе, о

самом себе и его сатира является тем оттенком, который помогает понять время.

Пафос отрицания сам по себе бесплоден, но без отрицания подлости невозможно

утверждение будущего. Твардовский не был рожден трибунным поэтом, например, не

любил читать стихи с эстрады, но сила гражданского духа придала его поэзии,

независимо от желания автора, черты трибунности.

Если говорить о чисто профессиональных особенностях мастерства Твардовского,

то не лишне заметить, что его творчество является одним из доказательств того, что

поэзии вовсе не противопоказана повествова

«4

тельность, сюжетность. Формула «поэзия — это то, что не 1ьзя высказать прозой»

вообще, на мой взгляд, сомнительна. Поэзия — это то, что можно высказать про-iDii,

но лучше стихами. А если высказанное стихами мы не можем постфактум поставить в

прозе, то это признак мастерства поэта, а вовсе не пропасти между ;11сй и прозой. У

меня есть несколько любимых сти-котворений мировой поэзии. Это «Я вас любил,

любовь еще, быть может...» Пушкина, «Наедине с тобой, брат...» Лермонтова,

«Девушка пела в церковном хо-|н\..» Блока, «О, знал бы я, что так бывает...» Пастер-

нака, «Завещание» Вийона, «Мэри Глостер» Киплинга — и среди них стихотворение

Твардовского «Две строчки»:

Из записной потертой книжки Две строчки о бойце-парнишке, Что был в сороковом

году Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело По-детски маленькое тело. Шинель ко льду мороз прижал.

Далеко шапка отлетела.

Казалось, мальчик не лежал,

А все еще бегом бежал,

Да лед за полу придержал...

Среди большой войны жестокой, С чего — ума не приложу, — Мне жалко той

судьбы далекой, Как будто мертвый, одинокий, Как будто это я лежу, Г"риме-;зший,

маленькие, убитый На той войне незнаменитой, Забытые, маленький лежу.

Заметьте, что все выше перечисленные мной стихи, пожалуй, можно пересказать и

прозой, — разумеется, хорошей прозой. В них есть элемент дневниковой по-

нествовательности, они не отягощены сложными метафорами, не построены на

суперсногсшибательных рифмах. Архитектоника этих стихов сугубо дорическая, без

гидов какого бы то ни было барочного украшатель-Ства. Но в этой дорической

простоте есть своя му-|ыкальная возвышенность, которая и является подлинной

поэзией.

85

Стихотворение Твардовского «Две строчки» могло бы быть написано и прозой — в

виде куска какого-нибудь романа, повести или даже в виде самостоятельной зарисовки.

Но поэзия тем и сильна, что тему прозаической зарисовки может довести путем

концентрации до состояния музыки. Шостакович однажды сказал мне, что считает

поэзию высшим жанром искусства. «Поэзия обладает и силой музыки, но в то же время

и силой точности слов, силой точности адреса».

Это соединение силы музыки и силы точности слов есть в одном из лучших

стихотворений Твардовского «Я убит подо Ржевом...», хотя вторая половина значи-

тельно слабее мощного запева. В этом стихотворении опять проявилось одно из

ценнейших качеств Твардовского — умение почувствовать себя не только собой, но и

кем-то другим. «Как будто это я лежу» — не просто стихотворная строчка, а принцип

отношения истинного поэта к жизни. В стихотворении «Поездка в Загорье» есть такие

строки:

Пели женщины вместе, И Петровна — одна, И была ее песня — Старина-старина.