Талли

«Нет, — сказала она. — Потому что он очень бурный. Потому что в нем всегда такие ужасные штормы, и волны большие, и самые сильные приступы морской болезни всегда бывают именно в Тихом океане.

«Кошмар», — сказала я.

А она говорит: «Я бы хотела на него посмотреть. Хотела бы поехать к океану и посмотреть на больных морской болезнью. Или на то, как большая волна поглотит всю Калифорнию. А я бы стояла и смотрела.

«Не думаю, что Калифорния такая маленькая», — сказала я,

«Она не маленькая. Ты что — вообще ничего не знаешь? Но Тихий океан еще больше, чем Калифорния. Он может ее поглотить».

«Ну Калифорния не больше Канзаса», — сказала я. Я ужасно злилась.

«Конечно, больше», — утверждала она.

«Нет, не больше! Канзас вообще самый большой штат. Он огромный. Я точно знаю. Нет на земле места больше, чем Канзас. Он даже больше твоей дурацкой Калифорнии!» — разозлилась я

Она пожала плечами. «Думай как хочешь, Талли Мейкер. Но мне все равно хотелось бы постоять на самом краешке земли и посмотреть на океан».

А через несколько недель дна уговорила своих родителей подписать меня на журнал «Нэшнл джиогрэфик».

Первый год я его не читала. Мне все еще было обидно за мой несчастный Канзас. Потом я начала читать. Подписка продолжалась, пока мне не исполнилось восемнадцать. Когда я вышла замуж, я опять подписалась, но это было уже не то, мне и читать-то некогда стало…

— Спасибо, Талли, — произнес Джек, — очень хорошая история. Про тебя.

— Это и про нее тоже, — защищаясь, сказала Талли.

— Про тебя, Талли. Все, что ты рассказала мне про нее, было прежде всего про тебя. Но, знаешь, — добавил он, — это совсем не та история, какую ты хотела мне рассказать. У тебя была припасена другая, но ты выбрала эту. Почему?

— Нет никакой другой истории, — быстро сказала Талли.

— Конечно, нет, и шрамов у тебя на запястьях тоже нет.

Джек снова навалился на нее, и Талли провела пальцами по его спине. Она закрыла глаза и представила, что она — Дженнифер. Она — Дженнифер под Новый год, которая обнимает своего первого парня, и не просто какого-то, а его

.

— Джек, — прошептала Талли. — Я люблю тебя. Как невероятно сплелись в тебе жизнь и смерть. — Она погладила его по щеке. — Каково было заниматься с ней любовью?

— Да, неплохо, наверное. Я тогда сильно выпил. Казалось, что здорово. Она что-нибудь рассказывала об этом?

— Немного, — сказала Талли. — Скажи, а что ты чувствовал, когда прикасался к ней?

— Не знаю, — ответил Джек. — Приятно. Она была такая крупная. Это я хорошо помню. У нее была потрясающая грудь!

Талли вывернулась из-под него, перевернулась на спину и прикрыла глаза.

— Правда потрясающая? — переспросила она.

Джек легко толкнул ее в бок, и, когда она не прореагировала, снова подтолкнул ее, перевернул ее на живот и сам улегся сверху на ее спину, шепча ей в шею:

— Ты сейчас гораздо лучше ее, Талли. А тогда, когда ты жила на Канзас-авеню, ты казалась начисто лишенной всех чувств.

— Это правда, — согласилась Талли. — Знаешь, я даже не могла имени ее произнести вслух.

— Что значит — не могла? Ты и сейчас не можешь. Серьезно. Каждый раз, когда ты произносишь ее имя, ты кривишься, словно у тебя зуб болит.

— Да, в общем-то… — протянула Талли. — Кстати, на прошлой недели было ровно десять лет. Десять лет с того понедельника.

— Десять лет — большой срок, Талли, — мягко сказал Джек, поглаживая ее. — Талл, скажи, ты думала, что все закончится так плохо?