Там, где меня нет

В доме Прохора Кондрашова, на столе, заставленном грязной посудой, был найден граненый стакан. Внешне ничем не примечательный, этот атрибут не столь богатой жизни хранил на своих гранях нечто важное, а именно — отпечатки пальцев Анатолия Черепанова.

Прохора признали виновным в убийстве Черепанова, а также в убийстве Марины Ивлевой. У последней в квартире также были найдены следы пребывания и Кондрашова, и Черепанова. Получался некий треугольник мертвецов, внутри которого причины для убийства было рассмотреть сложно, но возможно при богатом воображении.

Причины, впрочем, не слишком волновали начальника отдела милиции, подполковника Першина. Дело, поначалу грозившее стать «глухарем», было благополучно прекращено. И вроде бы уже не приезжал Черепанов в город тайным образом, и не было «горящей» машины, которую видел бродяга. Водитель машины ни о каком Черепанове не знал, да и вообще, «выполнял только поручения главы администрации Гурина». Не было Ивлевой, которая будто бы специально рассказывала о Черепанове. Эти и другие детали были забыты, а при напоминаниях всячески отрицались и переводились в разряд домыслов и мистификации.

Еще Даниил все никак не мог понять, откуда в заброшенном поселке, прямо у дома Кондрашова, взялись велосипедные следы. Причем у самого Кондрашова велосипед найден не был. И кровь на втором этаже, в одной из комнат, почему-то запертой — откуда она? Будто кто-то лез через окно, убегал, при этом поранился… Но кто?

Всюду были следы крови: и рядом с местом, где был обнаружен мешок с останками Черепанова — на бетонном блоке и куске арматуры; и в доме Кондрашова — на форточке. Да только вот увязать эту кровь с делом никак не получалось, и Даниила все больше накрывала мысль, что некто ходит рядом, но молчит и из тени не вылезает. Этот кто-то катается на велосипеде, и телом небольшой, потому что сумел пролезть в оконную форточку.

Ребенок?

Своими мыслями Даниил поделился с Евтушенко во время обеденного перерыва. Они сидели в кафе, расположенном в трех минутах ходьбы от отдела, — там, где чуть пахло хлоркой от полов, да и мясо было каким-то резиновым, безвкусным. Кафельные плиты на стенах по-прежнему сыпались мелкими кусочками.

— Да, я думаю, это мог быть ребенок, — сказал Евтушенко, выслушав коллегу. — Да только что нам это дает?

— В каком это смысле?

Майор тяжело выдохнул. В тот день он выглядел каким-то уставшим, задумчивым. Давно не был в отпуске? Так была у него неделька в Магадане, еще в июне. Не самое лучшее место для летнего отдыха, но все же.

— Мы можем биться над этим делом достаточно долго и ни к чему в итоге не придем. Никаких заявлений от родителей не поступало, так? Пропавших детей тоже не было. Дом Кондрашова, когда мы прибыли туда, был пуст.

— Но кровь…

— Да, кровь. Ты прав. Но давай перечислим все детали, которые не укладываются в эту историю. Думаешь, одного тебя это коробит? А у меня эта прокурорская ухмылка, и наш «уважаемый» Евгений Дмитриевич на пару с Ершовым, следаком чертовым… — Евтушенко провел ребром ладони по горлу. — Короче, сыт я уже этим. Да и других дел у нас хватает, Даня. Побереги дыхание. Или развейся, если работа облегчения не приносит. Сходи на выходных с женой на праздник, в конце концов.

Видно было, что с майором творится что-то неладное. Была ли эта усталость временной или он просто спекся, и пора ему было уходить на пенсию — этого Даниил не знал, но строго ощущал то вспыхивающую симпатию к Евтушенко, то откровенную неприязнь к нему же. Советами он кидается, мать его!

Вечером того же дня Даниил, будучи за рулем служебного уазика, свернул с главной дороги и медленным ходом проехал по грунтовой дороге к береговой линии. Остановившись за недостроенным зданием на высоких сваях, он заглушил двигатель и вышел из машины, направился к небольшому склону и вскоре оказался на берегу, рядом с местом, где были найдены останки Черепанова.

В прошлый раз он был здесь в конце мая. День тот — первый на новом месте службы — казался размытым, растянутым. «Быть может, упустил что-то? Не разглядел какую-то важную деталь?» — задавался вопросами Даниил, шагая вдоль темной воды, вдыхая полной грудью морской воздух.

«Нужно ли все это вообще? Кем был Черепанов? Да никем, по сути. Очередным проходимцем, бывшим зеком, который в жизни ничего хорошего не сделал и смерть получил такую, какую заслуживал. Никто не заплачет по нему, никто не будет страдать…»

Но бывает ли насильственная смерть заслуженной? Даниилу стало тошно от собственных мыслей. Стало противно оттого, что он не мог противиться желанию навесить на погибшего ничтожный ярлык, тем самым превратив свою беспомощность в практичность бездействия. Преступление ведь раскрыто. Никаких сомнений. Уймись ты уже, наконец!

Он тряхнул головой, потому что тягучими мыслями лишь мешал самому себе.

— Разыграл тут драму, — сказал он вслух. — Лучше осмотрись повнимательнее.