Там, где престол сатаны. Том 2

Пока Сергей Павлович ехал – сначала в троллейбусе, потом в метро, с более или менее натуральным равнодушием посматривая на людей, которые, ему казалось, вполне могли быть приставленными к нему топтунами

, он вдруг попытался понять, каковы были предположения или – скажем тверже – основания у деда Петра Ивановича надеяться, что Завещание Патриарха будет найдено и обнародовано. Помнится, Петр Иванович связывал это событие прежде всего с переменой Божественного отношения к России, в итоге чего на смену долгим десятилетиям

плена

, со всеми, связанными с ним несчастьями и бедами, должно явить себя благоволение Создателя, яростного в гневе, но безгранично щедрого в милостях. Однако сам же о. Петр в отправленном незадолго до мученической гибели письме в полном согласии с пророками Ветхого Завета говорил о покаянии и сердечном очищении всего народа как о непременных условиях коренных перемен российской судьбы и обстоятельствах, благоприятствующих появлению на свет Завещания. Еще он говорил о правде, которая должна стать для людей дороже злата. По прошествии более чем полувека с неизвестного пока Сергею Павловичу дня его гибели видна была непоколебимая вера деда Петра Ивановича в Промысел и здоровую христианскую природу русского народа, который, поддавшись соблазну, пошатавшись и поколобродив, вымолит у милосердного Бога прощение и право на предсмертный завет Патриарха. Петр Иванович, надо полагать, уповал, кроме того, на исцеляющую силу всенародного страдания, каковое с Божьей помощью способно в корне переменить отношение населяющих возлюбленное и горькое наше Отечество племен и языков к своему бытию и, уж во всяком случае, навсегда отвергнуть власть насилия, лжи и всепроницающего страха. В связи с этим Сергей Павлович обязан был спросить себя – и спросил, еще раз окинув взором набившихся в вагон метро людей, теперь уже, правда, не ставя целью определить среди них приставленного к нему соглядатая, что само по себе было лишено всякого смысла, чревато грубыми ошибками и оскорбительными подозрениями, хотя бы потому, что стоящий по правую сторону рядом с ним симпатичный молодой человек, углубившийся в изучение газеты (Сергей Павлович скосил глаза) «Советский спорт», или пожилая дама с другой стороны, гневным взглядом побуждающая сидящего перед ней подростка сию же минуту уступить ей место, однако прожженный малый умело изображал из себя спящего, – все они предположительно могли состоять на службе у тайной полиции и следить за доктором Боголюбовым, но кто бы взялся поручиться, что это не вымысел возбужденного воображения Сергея Павловича, которому, тем паче, предстояло дать ответ на совершенно иной и, без преувеличения, великий вопрос: случились ли решающие нравственные перемены в глубинах народной души, прошла ли Россия через горнило покаяния и заслужила ли, наконец, она милость в очах Господних?

Но разве по силам ему был окончательный ответ? Разве его знание жизни давало ему право утешить или, напротив, глубоко опечалить деда Петра Ивановича? Разве не мог он ошибиться, основывая свое суждение на известных ему событиях недавнего прошлого и мимотекущего настоящего? Разве нельзя было допустить, что повсюду совершаются невидимые ему по его духовной слепоте благотворные перемены? Разве нет в этой земле праведников, ради которых Господь откроет всей России врата Своего милосердия?