Там избы ждут на курьих ножках

Манька только сейчас заметила, что не она и Дьявол готовятся к битве. На берегу, под наскоро сколоченным навесом вялилась и коптилась рыба. Водяной со знанием дела осматривал полуфабрикат, где-то натирая солью, где-то разгоняя дым. Одна изба заканчивала собирать пшеницу, неизвестно как успевшую вызреть за короткую вегетацию, вторая собирала листья, грибы и урожай с огорода: капусту, огурцы, помидоры, морковь и свеклу…

И только сейчас Манька поняла, как избам удается выполнять всю мелкую работу. Они не делали ее сами, для этого был самоделкин инструмент, ученые пчелы и гигантские муравьи неизвестного вида. И катались по поляне ежи и скакали белки, а избы, как истинные капитаны, отдавали приказы, кому что делать. По опушке бегали самоходные бадьи, и возвращались к избам то с ягодой, то с грибами, то опять с молоком, если какая лосиха или козочка приблудилась к лугу, а блудились они по очереди, пристраиваясь к доильному инструменту, птицы летели на чердак, чтобы снести яйцо…

– А ты думала ты одна в избах живешь? – усмехнулся Дьявол. – Скорее, это изба – венец творения! Если бы ты призадумалась, то поняла бы, что изба – это сознание вот этой земли, и одновременно душа неугасимого дерева, – Дьявол обвел поляну рукой. – Все что земля делает, она делает для избы. Ты нечисть убрала, и нечисть избы с толку не сбивает. Поняли, что мы к битве готовимся – и прокатился по земле клич, и каждая тварь спешит на помощь. Грамотно надо с избами обращаться. Обидится изба, на земле тебе места не будет. Именно так, Манька, именно так, изба, может, курица, но курица высокого полета.

– Да как-то… язык уже не поворачивается ее назвать курицей… – обалдевшая Манька с радостью в сердце наблюдала за работниками, снующими туда-сюда.

– Вот погоди, почистим левое крыло, и баньку почистим, придут сюда лесные, и расцветет земля так, словами не опишешь! – мечтательно произнес Дьявол, а потом вернул ее на землю: – С которой начнем, а то не успеем и пропадешь, не успев полюбоваться на дело рук своих. Богу Нечисти не больно нужна красота такая, но избы не человек, за избы радуюсь. Хоть маленько успели понять, как в землю должны врастать, – и гордо добавил: – Их уже не заставишь угождать нечисти, а, следовательно, они, Маня, теперь всей нечисти нечисть!

– Со старшей и начнем, вон она поле уже закончила жать…

Дьявол свистнул избу, и изба, ссыпав последние зерна откуда-то из своего нутра на просушку на расстеленное полотно, в четыре шага отказалась у колодца, присела, удобно устраиваясь. Манька заглянула под избу, пытаясь понять, куда она девает свои длинные ноги, но ничего не увидела. Ноги ничем себя не выдавали. И даже не скажешь, что были какие-то ноги, изба как изба.

– И где они?! – удивилась она.

– В землю вросли, – ответил Дьявол, заглянув, как Манька, под избу. – Это ж корни у нее, не совсем ноги.

Манька присвистнула, воззрившись на избу, как на чудо вселенной. И пока в горнице на нее не прикрикнул Дьявол, пыталась переварить чудо чудное.

Вид костров и болтающихся над ними полуживых мертвецов вернул ее с небес и поставил все последние события с головы на ноги. Мертвецы тут же напомнили, испоганив настроение, что стрелять она не умеет, враги ее не нитками шиты и свое оружие у них имеется, а периодическая литература издревле рассматривает изданный указ вампира «все в строй» идеальной командой не только для оборотней, но и для проклятого человека, и каждый проклятый не имеет ее показаний, чтобы щадить избы и ее саму, и глубоко заложенный фундамент не есть крепкая стена…

С их подачи идеальным человеком получался кто угодно, только не она. И порой Манька не знала, что им ответить, ибо правда была на их стороне, и тогда обгоревшие полутрупы самым непристойным образом показывали ей отхожие места, поражая своей живучестью, или клялись в вечной любви и протягивали пустые руки, почему-то думая, что отдают всякие ценности и подношения.

С чертями, ушами и глазами у них было много общего…

Манька то и дело обгорала, но стойко до последнего держалась, чтобы не бежать к живой воде – это отнимало много времени. И сначала заметала прах и пепел в ведра. От радостного настроения не осталось следа, гнетущее состояние вернулось, победа перестала казаться такой легкой, как когда они с Дьяволом готовили древки стрел.

Покойников в этом помещении оказалось на треть меньше, но самым неприятным было то, что все они успевали пожить в свое удовольствие, ибо у каждого нашлось столько добрых слов, что Манька как-то само собой улавливала их речь ушами и прислушивалась, а когда они входили в контакт, их уже было не остановить.

Дьявол то и дело напоминал, зачем она здесь, плескал в костер живую воду, чтобы благотворительность обратилась в попрошайничество, но попрошайничество не прекращалось и пламя не унималось, пока не начинался обратный процесс до самостоятельности, и нечисть не оставалась на костре такой, какой была в момент, когда забирала тело у проклятого.