Там избы ждут на курьих ножках

– Мы из-за этой нечисти воду еще с тобой тратим! Там все покойники ожили! Попробуй, загони теперь эту мерзость в костер! Давай, в живой воде топиться начнем! – Дьявол выловил Маньку за волосы, вытянул ее на поверхность, оттаскивая от водоема.

– Уйди! Уйди! – Манька отбивалась и, когда Дьявол выпустил ее, повалилась на землю без сил, сотрясаясь в рыданиях всем телом. – Спаси маму! Ты можешь! Пожалуйста! Спаси ее!

– Маня, это не твоя мать, она на человека даже уже не похожа… Посмотри на нее! Жизнь ее теплится костерком, который запрещает ей умирать!

– Ты не человек, тебе не дано понять, что такое потерять любовь, жизнь, человека! – Манька уткнулась лицом в землю и лежала уже тихо, чувствуя, что умирает.

– Ну, конечно, уж куда мне! – сварливо проворчал Дьявол, присаживаясь рядом и поглаживая Маньку по спине. – Да мне ли не знать, что такое жизнь, что такое любовь, и в особенности – человек! Человек – это звучит гордо, пока человек сам о себе так думает. Но перед Дьяволом – это уже не звучит гордо… Это звучит грязно! Постыдно! Ужасами, которые человек несет сам в себе и сеет вокруг! Поверь, никакое золото вселенной не сможет заставить меня думать по-другому. Все люди одинаково смертны, но найдется ли человек, который видит жизнь человека во всей ее красе до смерти и после смерти? А я вижу! И это дает мне преимущество перед вами. Таких, как эта, извини, дорогая, мадам, на смерть в последнее время отправились – никакими магаданами не измеришь!

– Но мать-то моя, в чем виновата? – тихо спросила Манька. – Разве она виновата, что мы с ней обе…

– Представь себе! Дети не несут вины родителей, но родители вину детей до третьего и четвертого колена! Маня, передо мной вину ищи, и тогда поймешь, о какой вине говорил один из тех, кто знал Закон! А-а-а, – Дьявол устало махнул рукой. – Ты не отвечаешь за проклятие матери, но она отвечает за твое! Разве не родители должны научить человека противостоять силам зла? Ты уж прости, но я не вижу в ней человека, и твою мать немного другой представляю себе.

Дьявол положил руку на Манькину голову, и вдруг Манька увидела свою жизнь, которую никогда не помнила, но помнил Дьявол. Она словно провалилась во тьму, а после обнаружила себя в прошлом.

– Не ори! Не ори! Не ори! – кричала мать, с силой шлепая голодную Маньку. – Хоть какой-то покой от тебя должен же быть! Да сколько можно портить мне жизнь и мотать нервы?!

– Заткни свой прицеп, достал он меня! – зло процедил сквозь зубы мужчина, который сидел полураздетый на кровати. – На что я сюда пришел? – он взял брюки и начал одеваться.

– Не уходи! – униженно попросила мать мужчину. – Да заткнись ты! – она повернулась к Маньке и с размаху ударила ее по голове.

И Манька замолчала… Потеряла сознание.

Когда она очнулась, мать плакала, но плакала она не над Манькой, а оттого, что мужчина по непонятно какой причине все же ушел. В животе у Маньки урчало: уже несколько дней мать поила ее водой с ложкой сахара. Молоко пропало после того, как на несколько дней она куда-то исчезла, оставив ее соседке. Соседка ругалась, и кляла и Маньку, и мать на чем свет стоит.

Мать подошла, все еще утирая слезы, и Манька потянулась к ней, к ее груди, в надежде, что та возьмет ее на руки и согреет. И она взяла – и Манька почувствовала, как холодно матери. Голова еще болела, но она прижалась, согревая ее своим тельцем, пока губы матери что-то шептали. Шептали зло, будто говорила не она. А только этими губами она могла целовать, и Манька подумала, что, наверное, все мысли ее ушли в сердце – там искали света и радости.

Манька немного удивилась, когда мать завернула ее в пеленки, рваные и грязные, взяла дорожную сумку, и вышла во двор. Она надеялась, что мать хотя бы ее покормит, идти никуда не хотелось. Она заворочалась и заплакала. Мать нагнулась и спустила с цепи пса, положив сверток на колено. Пес дернулся, Манька скатилась с колена и почувствовала, как в раз промокли пеленки и одеяльце, она упала в лужу. На улице было прохладно, только что прошел дождь..

– Ты, Малина, куда опять направилась? Девку-то хоть покормила? Вечно она у тебя голодная… – услышала Манька голос соседки.

– Уезжаю я, Ивановна!.. – мать помолчала, а потом вдруг торопливо вскинулась и крикнула. – Слышь, ты Маньку не взяла бы? На год, на два… Или насовсем, – последние слова она проговорила совсем тихо.

– Да на что она мне? – грубо ответила соседка. – Дурная у тебя девка, корченная, вон, руки у нее судорогой сводит, слюна изо рта течет… Утопить ее что ли? Нет уж, ты сама! А пса возьму, хороший у тебя пес, покладистый, чужого не пускает, мой-то сдох… – соседка подошла поближе, и голос ее прозвучал совсем рядом. – А ты куда?

– Да к мужу я… – ответила мать, голос ее прозвучал как-то необычно, с угрозой.

– Есть он у тебя, муж-то? Ты, Малина, совсем с ума сошла, опять за свое…