Там, на войне

Командира корпуса уже с треском сняли и нового назначили… Да что там корпус — вся танковая армия застопорилась. Нас остановили здесь эсесовские подвижные батальоны, власовские роты, и везде, куда ни сунься, их подпирают новые тяжелые танки «тигр». Мы оказались не только без артиллерии: ни одной противотанковой гранаты в батальоне — ни одной. И взять негде — кругом грязь по колено, хлябь под завязку. А в той грязи все десять танков нашего разведбата: или уже сожжены, или увязли и буксуют где-то позади…

Сам Гамбурцев не новичок — двадцать два года отроду, не мальчишка, повоевал предостаточно. Исполняет обязанности командира роты, в основном делает то, что приказывают. Но всегда как-нибудь не так, чуть-чуть по-своему и с каким-то вывертом…

Ну, натура такая, отсюда и неприятности…

Санинструктор Тося Прожерина пошла с ними сама. Никто ей не приказывал — так получилось, долго объяснять. Вообще никто никогда не замечал, как она собиралась, как шла, как приходила. Вспоминали о ней только когда появлялись раненые. Кричали: «Тося!» — и она тут как тут.

Мостки сапёры соорудили из деревенских плетней и заборов, шаткие, небрежные, наступишь — подтапливаются. Но соорудили всё-таки! Никто не верил, что успеют, думали, переходить вброд придётся. А ведь паводок — река вспухла, течение несёт… После брода, сами догадывайтесь, как бежать под огнём противника, да ещё в гору. И неизвестно — обсыхать будешь на этом свете или на том.

В вечерних сумерках все переправились на ту сторону и в полной тишине едва не добрались до каменных строений, но не тут-то было. Враг ждал и огнём прижал всех к земле, из-за большого сарая вышел тяжелый танк. Это был первый «тигр», с которым наши столкнулись лоб в лоб! Залегли. А танк промял гусеницами бугор, с двух снарядов разбил драгоценные мостки и начал стрелять в упор — снаряда на одного человека не жалеет; автоматчики, как блохи, скачут с места на место, из укрытия в укрытие. Противотанковых-то — ни одной, даже подвиг перед смертью совершить нет возможности. Тут и дураку ясно: надо отходить. Сейчас же. А то некому будет…

Послышался крик:

— «Тося!.. Тосенька!..» — это ранило ефрейтора Шмакова, он звал на помощь.

Немцы накрыли бугор миномётным огнём, да так плотно — ни вздохнуть, ни охнуть.

Гамбурцев успел крикнуть Тосе:

— Лежать!.. Пережди!.. Слышишь?

А она хочет вскочить… огонь не даёт… Она второй раз, да опять её прижало к земле… Тогда она одёрнула юбчонку, посмотрела по сторонам, словно извинилась, вскочила — и рывком… Перевязала ефрейтора, только хотела подняться — снаряд… Га-ак!!

— Сначала показалось, насмерть, — рассказывал Гамбурцев. — Потом пригляделся, Шмаков убит, а Тося шевелится. Успел дать команду: «Отходить по двое!» — а Тосю себе в пару наметил. Я ближе всех к ней был. Только в этот момент «тигр» наперерез пошёл, и за ним— автоматчики. Дальше всё колесом завертелось: эсесовцы окапываются между мной и Тосей… Чую — хана!.. Рассказываю вот долго, а там всё в секунду пролетело: «Захватят Тоську, да ещё раненую — что будет?!» Пистолет у меня за пазухой… Я прицелился и выстрелил… — вот так прямо и сказал — Немцы хотят меня живьём взять. Лезут — каша! Расстрелял всё, до последнего патрона. Эта самая труба мне попалась, — он широко развёл обмотанные руки, — бетонная, с проломом. Для сточных вод, наверное. Что от сахарного завода к речке идёт. Воды в ней — Ниагара… Кипит! Нырнул туда — считай кранты… Нет— протащило через всю трубу и выкинуло. Прямо в болото… Выбрался через речку на берег — ободрало, как в шкуродёрне, весь в кровище, а живой…

Он сам пришёл в деревню — его переодели, обмотали бинтами, дали спирту… Не раненый же — так, поцарапанный.

Мы знали, что комбат его недолюбливает. За шалавость. Было такое. Знал и он сам, но это его мало заботило. Так уж получалось, что совали его во все дыры, а он оттуда неизменно выбирался с незначительными повреждениями. Был безотказный — никогда не сопротивлялся, на задания шел легко. И вокруг него собрались всё какие-то чудики: безотказные, но странноватые… Это он говаривал: «Лучше всего в тылу у противника — никто в тебя не стреляет и никто тобой не командует. Курева и жратвы на той стороне всегда больше, чем на нашей; спирт у меня свой, я ихнего не пью. Принципиально».