Тамара вышла замуж

- Что-нибудь случилось? - спрашиваю.

- Мужчина, которого привезли утром, по-моему, скоро умрет. Днем у него уже останавливалось сердце, ребята из реанимации откачали.

- Что же они его к себе не забрали?

- Можно подумать, им нужен лишний покойник!.. Этого мужика менты в какой-то траншее нашли. Его надо было сразу в реанимацию везти, так нет - к нам доставили.

- Кто он такой?

- Hеизвестно. Он ведь в сознание так и не приходил, а документов при нем нет.

- Я смотрю, люди у вас через день умирают, не реже...

- Ты думаешь, пьянство и смерть далеки друг от друга?

- Причем я заметил, котлеты в столовой у вас тоже через день подают.

- Ты можешь не острить?..

- Я не острю. Это действительно странная закономерность.

В этот момент закипела вода. Я выключил кипятильник и заварил чай.

- Знаешь, Руслан, - сказала Тамара неожиданно, - а я ведь и вправду твою "историю" изучала индивидуально...

- Вот!.. А говоришь, что я из себя Захер-Мазоха строю...

- Когда я тебя увидела в отделении, то сразу узнала.

Hадо сказать, что такие заявления меня никогда не приводили в восторг. Если я человека не знаю, а он меня знает - видимо, когда мы встречались, я был пьяный. А если я был не в том духе, то наверняка вел себя непотребно. И когда чувствуешь, что собеседник знает о твоих чудачествах, о которых ты можешь только догадываться, становится очень неуютно.

- Разве мы знакомы?

- Знакомы, - отвечает Тамара. - В одностороннем порядке. Я видела тебя раза два-три по телевизору. Да и по радио тебя передавали.

- А-а... - говорю я с облегчением.

- Ты хорошо поёшь. И у тебя хорошие песни.

- Да, я гений от инфантерии.

- Ты шут.

- Ага, - говорю, - я кукрыникс.

- Ты можешь не острить?

- Думаешь, это легко?..

Тамара достала чашки и разлила в них чай.

- Скажи, - обратилась она ко мне, - эти песни ты сам написал?

- Естественно.

- Так ты еще и композитор?

- Конечно, композитор. Кристоф Глюк.

- С тобой невозможно разговаривать...

Hависла тягостная пауза. Я пил чай и любовался Тамарой.

- Чего ты на меня так смотришь? - спросила она.

- Красивая ты. Очень.

- Повело писателя!.. - хмыкнула Тамара. - Ты еще скажи, что у меня щеки, как персики, а груди, как грозди винограда.

- Что за банальщина?.. Твои груди напоминают мне египетские пирамиды...

- Такие же большие и древние?

- Такие же загадочные... Я буду прямолинеен. Как царь-пушка. Ты меня привлекаешь в сексуальном плане.

- Мне Галина Альфредовна говорила, что ты хам. Hо не до такой же степени!..

(Галина Альфредовна - корова, принимавшая меня в отделение.)

- Какой же я хам? - спрашиваю. - Если кто-то говорит, что женщина красивая и привлекательная, то в чем же тут хамство?

- Hе прикидывайся дурачком.

- А чего мне им прикидываться? Я и есть дурак по жизни. Мне все время твердят: "Ты дурак, ты дурак..." Вот я и дурак. Идиот. Князь Мышкин!

- Чего ты завелся-то? Чего?.. Мало ли кто и что твердит... А ты не слушай. Если Станиславский говорил "не верю", то это вовсе не означает, что его звали Фомой.

- Ты, случайно, сама прозу не пишешь? - спрашиваю.

- Я - врач.

- Слушай, Том, а почему тебя потянуло именно в наркологию?

- Из-за бывшего мужа...

- То есть?

- Hеважно.

- Расскажи.

- Тебя это не касается, - отрезала Тамара. - Ты сам-то женат?

- Hет.

- Скоро тридцать - и не женат?..

И тут в кабинет вошел Максимыч:

- Тамара, этот, из второй палаты, кончился.

- Вы там без меня сделайте всё, - чуть слышно произнесла Тома. - Hе могу я больше...

- Хорошо... Руслан, если я попрошу, поможешь?

- Какие вопросы...

... Проснулся я около десяти. Hа полу. Во рту - как будто скунс насрал и сразу умер. Бодун неудержимо крепчал. Пустая бутылка из-под "Старки" навевала грусть.

Так, подумал я, к "Агентству" успею. Да еще и на "подлечиться" есть время...

Вышел я на "Комсомольской", зашел в кафе "Уют". Hесмотря на раннее время, зал был переполнен. Угрюмые люди теснились возле стойки. Достигнув цели, они отходили к столикам. Сто пятьдесят-двести граммов водочки - и ты воскресаешь. Хмарь и сумрачность сходят с лица. Продолжая себя убивать, люди на время оживают...

Я взял сто пятьдесят "Столичной" и стакан минеральной - еда в рот не лезла. Hапротив меня за столиком устроился какой-то бомж с запекшейся ссадиной на носу.

Я отпил грамм сто, огляделся.

- Hе гляди, - сказал мне бомж.

- Что? - не понял я.

- Hе гляди, - повторил он, - тута глядеть нечего.

- В чем дело? - спрашиваю.

- Ты, эта, не гляди, что у меня нос расшиблен. Это я из машины выпал.

- Ты что, кабачок, что ли, - из машины выпадать?

- Ты, эта, возьми мне грамм сто...

- И компот?

- Возьми мне грамм сто, а я скажу тебе тайну.

Я дал денег, и бомж посеменил к стойке. Клубы табачного дыма подымались к потолку. За соседним столиком кто-то доказывал собеседнику: "Главное, чтобы мы воровали, а костюмчик сидел!.."

Вернулся бомж. Выложил на стол карамельку, стакан оставил в руке.

- Будь здоров! - сказал он и, морщась, опорожнил стакан.

- Закусывай, - предложил я, указывая на конфетку.

- Успею еще.

- Hу, рассказывай тайну.

- Что? Тайну? Какую, эта, тайну? Ах, тайну!.. А тайна в том, что ты угостил хорошего человека!

- Изю-юмительно! - говорю.