Тамбовский волк

Ответ же властей на письмо Антонова оказался своеобразным: было принято решение на базе дислоцирующихся в Тамбовской губернии частей создать ударную кавалерийскую группу под командованием Дмитриенко в составе двух полков. Командиром первого стал Переведенцев, второго — Бриммер. Эти полки и были брошены на антоновцев.

Однако Дмитриенко зачастую излишне увлекался военными действиями, и чекисты не успевали зачищать освобождённые деревни от антоновской связи и, вследствие этого, в центр поступали не всегда достоверная информация об установлении советской власти на местах.

Особенно усердствовал в преследовании Антонова Бриммер. Он не давал ему покоя, но, тем не менее, всегда оказывался в проигравших — кони красной кавалерии были слабее откормленных лошадей антоновцев, которые без проблем уходили от погони. Антонов способен был делать в сутки рейды по 90-120 вёрст, красные же кавалеристы дотягивали едва до восьмидесяти. Более того, эта мобильность антоновцев приводила и к совершенно неожиданным результатам: он неожиданно окружал целые батальоны и, используя фактор внезапности, успешно разоружал их. Выездная сессия Чека не раз пыталась остудить пыл Дмитриенко, но тот формально не подчинялся чекистам, и выполнять их указания ему было необязательно. Такая несогласованность в действиях красных, разумеется, была только на руку Антонову. Он постепенно приходил в себя после зимней охоты на него, набирался силы и здоровой наглости.

62

В бывшее имение Матвеева Трескинской волости Кирсановского уезда снова приехал Антонов с братом Дмитрием, Иваном Ишиным и Петром Токмаковым и со своим адъютантом, бывшим сельским учителем Старых. Токмаков любил это место. Он здесь часто проводил часы отдыха ещё будучи начальником Трескинской милиции. Старый помещичий дом, чудом уцелевший после межреволюционных погромов и поджогов семнадцатого года (между синим Февралём и красным Октябрём), служил прекрасным местом, где можно было расслабиться, сплясать, попеть, а после этого затопить русскую баньку, да и оттуда, что называется, с огня — прямо в полымя, то есть в пруд голышом, особенно в зимнее время. Нет ничего прекраснее этого для русского человека! В такие минуты отдыхало не только тело, но и душа.

Токмакову удалось пристрастить к этому месту и своего друга Александра Антонова.

Дорогих гостей встретил, как и прежде, председатель Союза трудового крестьянства Трескинской волости Фомичев. Столы были накрыты и ломились от яствий и питий, несмотря на голодное время во всей остальной России. Рекой лился самогон и спирт, конфискованный с винного завода. Жирные мужицкие бараны здесь же резались и жарились на кострах. Баня была заранее истоплена, оставалось лишь в последний момент поддать жару. Самые лучшие девки из окрестных деревень и хуторов готовы были увеселять компанию хоть до зари.

Здесь они могли не беспокоиться о своей безопасности. Вокруг села, по окраинам, стояли караулы из мужиков с вилами, кольями, топорами и косами, те самые, которых Антонов прозывал "вильниками". На мельнице сидел наблюдатель, а в самом селе, у центральной усадьбы, которую антоновцы именовали штабом, стоял пулемёт и постоянно дежурило 10-15 всадников.

Веселье было в самом разгаре. Заиграли сразу четыре гармошки, запели "Шарабан".

— Где Надя? — крикнул подвыпивший Антонов.

— Я здесь! — из-за соседнего стола поднялась красивая, черноволосая с лёгкой проседью Надя Дриго, жена расстрелянного красными офицера.

— Давай ой-ру!

Офицерскую вдову не нужно было упрашивать несколько раз. Тут же снова заиграла музыка, Надя пустилась в пляс. Вскоре не выдерживает Ишин: он выскочил из-за стола, напялил на себя лисьи шубы и начал под ту же музыку бестолково, не всегда в лад, поскольку не мог уже себя, как следует, контролировать, топать, выбивая чечётку. Адъютант Главоперштаба Старых сидел на задней лавке с дочерью местного попа, робко, но напористо потискивая её. Та так же, как и её ухажёр, была подвыпивши, но всё же стыдливо похихикивала и ненастойчиво пыталась отбиться от назойливых рук антоновца.

— Ах, Иван Александрович, вы меня совсем засмущали. Что может подумать об нас с вами папенька?

— А что?! Я же н-не отказываюсь. Я, как любой честный мужчина, готов на вас жениться.

— Полноте, Иван Александрович. Я же знаю, что у вас в селе Калугино есть законная жена.

— Это-о... — Старых несколько замялся от неожиданности и даже икнул. — Так она же осталась в прошлом. Она ведь на сторону красноты перешла... Так что я теперь, можно сказать... вдов.

Он снова прижался к поповне и пытался целовать её в шею, едва торчавшую из-под высокого воротника.

Антонов какое-то время молча взирал на всё это пьяное веселье. Затем ему вдруг захотелось пофилософствовать. Он стал искать собеседника, точнее слушателя. По левую руку от него сидел брат Митяй, по правую — хозяин этого застолья Фомичев. К нему и решил обратиться Антонов.

— Понимаешь, брат Фомичев, я себя иногда чувствую Емельяном Пугачёвым в этой стране.

— Почему? — удивился Фомичев.