Тамбовский волк

— Товарищи! Мы здесь выслушали нескольких ораторов и поняли, что всё единодушно поддерживают требование вождей нашего государства и руководителей партии коммунистов о том, что в советской стране необходимо ввести красный террор. Да, наш террор вынужден, но это террор не Чека, как многие могут подумать, а рабочего класса. А значит, и проводить его нужно по-пролетарски беспощадно. У буржуазной змеи должно быть с корнем вырвано жало, а если нужно, и разодрана жадная пасть, вспорота жирная утроба. У саботирующей, лгущей, предательски прикидывающейся сочувствующей внеклассовой интеллигентской спекулянтщины и спекулянтской интеллигенции должна быть сорвана маска. Для нас нет и не может быть старых устоев морали и гуманности, выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации низших классов... Если для утверждения пролетарской диктатуры во всём мире нам необходимо уничтожить всех слуг царизма и капитала, то мы перед этим не остановимся и с честью выполним задачу, возложенную на нас Революцией.

Речь прервали бурные аплодисменты, но Сокольский поднял руку, желая на едином вдохновении закончить своё выступление.

— Я думаю, что пришло время лозунг "Вся власть советам!" заменить на лозунг "Вся власть чрезвычайкам!". Все чрезвычайные комиссии, железнодорожные, транспортные, фронтовые, всякого рода военно-полевые и военно-революционные трибуналы должны объединить свои усилия для осуществления красного террора. И земля задрожит от рабоче-крестьянского гнева, товарищи!

Таким словам зааплодировали даже чекисты. А Сокольский, явно удовлетворённый своим выступлением, пригладил ладонями волосы, поправил очки и сел на своё место. Антонов окончательно убедился, что он совершенно чужой на этом валтасаровом пиру. Он едва дождался окончания совещания.

39

Близость с Лизой произошла у Антонова как-то незаметно, обыденно.

Полдня Антонов находился в шоке от услышанного и прочитанного. Его затаённые чувства неприятия творимого большевиками беспредела окончательно вырвались наружу. Прикрываясь рабочими и крестьянскими лозунгами, они, на самом деле преследовали только свои, властные цели и амбиции. Им важна была власть сама по себе, и ни о каких рабочих и крестьянах они даже и не думали. Особенно о крестьянах, которых практически задушили продотряды, изымавшие мало-мальские излишки. И тревога мужика Федотова, которого Антонов встретил по пути в Чека, была тревогой всего крестьянства. И надежда на то, что после Ленина придёт другой, менее злой правитель, была весьма призрачной.

Единственным человеком, с которым Антонов мог безбоязненно поделиться этими своим мыслями, если не считать брата, была как раз Лизавета. Она весь вечер не отставала от него, пытаясь выбить признание, что же с ним произошло после возвращения. Он долго ругался на неё, выгонял из кабинета, но она настаивала на своём. Он плюнул на неё и уже в десятом часу вечера отправился домой. Она последовала за ним. И лишь в доме, несколько расслабившись, выпив стакан водки, он подошёл к Лизе, обнял её за плечи и посмотрел в глаза. Она выдержала взгляд. Затем губы их постепенно сблизились и, наконец, слились в страстном поцелуе. Потом они оказались в постели. И лишь глубокой ночью, устав от дневных переживаний и любовных утех, Антонов, повернувшись на спину, решился рассказать Лизе о том, что он услышал и увидел днём.

Внимательно выслушав, не перебивая Александра, Лизавета некоторое время молчала, затем повернулась к нему, приподнявшись на локте.

— Что же будет, Саша? И с нами, и с Россией?

— Не знаю, — всё так же, лёжа на спине и глядя в потолок, ответил Антонов. — Я чувствую здесь явный умысел большевиков расправиться со всеми партиями. Потому они и навешали собак на всех, даже на нас, своих союзников, левых эсеров.

— Но нужно же что-то делать?

Антонов минуту молчал, не то собираясь с мыслями, не то решаясь на признание Лизе. Ведь дальше темнить было бесполезно.

— Я словно чувствовал всё это. Написал заявление о предоставлении мне отпуска, и мне его подписали. Так что сегодня я отработал последний день и завтра же поеду в Тамбов в губком нашей партии за инструкциями. А потом... — он повернулся к Лизе. — А потом я уйду в леса, Лиза. Я поначалу возражал против инициативы ЦК и лично Спиридоновой начать вооружённую борьбу с большевиками. Надеялся на то, что кровопролития удастся избежать, хотя и подчинился решению Центрального комитета. Но теперь я понял, что Спиридонова была права. Теперь я начинаю свою борьбу с большевиками. Крестьяне — это главная сила в России. С их помощью мы должны сломать хребет большевикам. Ты... пойдёшь со мной... в леса?

Лизавета с любовью посмотрела на Антонова, провела ладонью по его волосам.

— Зачем ты меня об этом спрашиваешь, Саша? Даже если бы ты сказал мне, что пойдёшь на костёр за свободу России, я, не задумываясь, пошла бы за тобой.

40