Тамерлан (начало пути)

— Разве в состоянии ваш дядя противостоять монголам? Ха–ха–ха! Кто Хаджи Барлас… в сравнении с Туглуком Тимуром! С дикарем!? Чудовищем!? Плахой для Мавераннахра!?

Воцаряется довольно продолжительная пауза, которую прерывает все тот же Абдаллах. На этот раз он говорит тихо и обречено:

— Я хотел построить — Аллах тому свидетель! — великий Мавераннахр! И многое для этого сделал…

Тимур невольно, как бы нехотя, изобразил на лице нечто солидаризирующее с эмиром.

Абдаллах между тем продолжал:

— Но,… мой сын, я устал, устал, устал! Я решил… я решил покинуть… Кеш…

Долгая пауза и только чуточку метнувшиеся из стороны в сторону глаза стражника, да, как бы в насмешку, раздавшееся пение перепелки, говорили о том, что в покоях эмира отнюдь не остановилась жизнь.

Но вот Тимур отвечает, при этом чеканя каждое слово:

— Любое ваше решение я приму как сын и слуга.

На глаза Абдаллах наворачиваются слезы — он шепчет, как обыкновенный человек, обремененный житейскими нескладухами:

— …Я ненадолго… я вернусь…

Они медленно следуют по знакомому висячему саду и Абдаллах продолжает свою грустную речь:

— Мое убежище… мой сад… мои певуньи…

Абдаллах подходит к одной из клеток, достает испуганную птаху — молвит:

— Нет, нет, я тебя не собираюсь оставлять… мы покинем Кеш вместе…

91

А вот еще эпизод из смутного времени.

Толпы горожан перед дворцом эмира. Всеобщее ликование. Незнакомый старичок, опираясь на посох, спрашивает:

— Что здесь происходит, молодые люди?

— Эмир Абдаллах бежал — вот что, отец!

— Что? — старичок прикладывает ладонь к уху.

— Абдаллах бежал! — кричит один из «молодых людей», поняв, что со слухом у старичка обстоит не лучшим образом.

— Как бежал!? Почему!?

— Потому — что жить хочется, вот и бежал, дедушка!

— Почему люди радуются сынок?

— Почему? Почему? А вот почему, старый, — говорит другой молодой человек, взяв в охапку маленького иссохшего старичка и поставив его на стоявшую рядом телегу. — Смотри и порадуйся с нами!

Мимо торжественно, приветствуя людей, едут со своими соратниками Хаджи Барлас, Байан Сулдус.

— Едет наш Хаджи, отец, — забыв о старичке, кричит первый. — Абдаллаха на плаху!

— На плаху! На плаху! — слышатся душераздирающие там и сям выкрики…

В толпе на фоне проезда мятежников обмениваются репликами двое горожан:

— Слышали, Хаджи Барлас лишил своего племянника его тысячи?

— Тимура сына Торгая?

— Вы не ослышались — именно Тимура сына Торгая.

— Но тысяча не мешок с бобами — что он сделал с этой тысячей — не мог же он ее скушать?

— Он передал ее…

— И кому досталась тысяча племянника?

В свите главарей мятежа узнать Саллеха нетрудно: у него красиво подстриженная бородка, красивое одеяние — щеголь и только!

А вот ему. Узнаете! — указывают на Саллеха, лицо которого излучает неприкрытую радость.

— Сыну Боролдоя? Саллеху!?

— Что будет с Тимуром!?

— Это известно одному Аллаху!

92

Тот же вопрос адресован… Чеку… мальчиком Хамидом. Чеку, секунду — другую поразмышляв, со словами «сейчас узнаем» поднимается, подходит к Тимуру, но тот, определив вопрос Чеку, произносит:

— Мы уходим, мой дорогой друг… но сначала…

Чеку озадачен:

— Куда? Зачем?

— Сначала… вот что? — Тимур протягивает Чеку стрелы.

— Что это!?

— Ты еще не обмозговал?

— Стрелы Саллеха!

Тимур молчит. Обмениваются красноречивыми взглядами.

— Кажется, понимаю…

— Кажется или понимаешь?

— Понятно, Тимур!

— Сколько нас?

Чеку чуточку задумался.

— Сардар, Зайнудин… Ты знаешь, я стою сотни, — не удержался — похвастал Чеку.

На лице Тимура промелькнуло нечто, смахивающие на улыбку.

— Мне нужны две сотни — где взять остальные…

— Наскребем, если понадобится и тысячу, Тимур!

— Две сотни — не больше, — говорит Тимур. — Но и не меньше.

— А как быть с братьями Саллеха… с Юсуфом… Каримом?

Тимур отвернулся к окну: там за окном виден кусок городского пейзажа с вороньем в небе, летящего в предзакате к теплу.

— Я пойду, Тимур!

— Это… — Тимур останавливает Чеку, показывает на его колчан.

— Ах, да, — спохватился Чеку, вернул Тимуру стрелы, которые машинально вложил в свой колчан.

Тимур положил их на место, снова отвернулся к окну, к кровавому закату.

93

Чеку застает мальчика Хамида за занятием по стрельбе из лука. Мальчик, пыжась, надув щеки, натягивает тетиву. Но вот — выстрел — стрела вонзается чуточку в стороне от цели. Чеку останавливается у порога, секунду — другую наблюдая за действиями мальчика Хамида.

— Плохо, — дает он сходу оценку выстрелу. — С таким умением нам быть не воинами, а держаться за маменькины сиськи! — и уже собираясь выйти, спохватывается: — Ты спрашивал о Тимуре. Что будет делать? Без тысячи? Так вот запомни. Наш доблестный Тимур… собирает… караван… э–э–э… в далекий Багдад…

— В Багдад!?

— Да, в Багдад.

— Зачем?

— Зачем — зачем? За… финиками… Понятно? Но об этом — никому. Ни слова!

Мальчик Хамид молча, по–взрослому понимающе, кивает головой.

94

Саллех с немногочисленной свитой из таких же как и он, в нарядных одеяниях и веселых людей, шумно возвращается в город из загородной прогулки. Саллех подзывает брата Юсуфа и громко, явно с расчетом на слух всей свиты, дает указание: