Отчаянно нуждаясь в серебре для королевских монетных дворов, 21 июня 1306 года Филипп приказал своим чиновникам провести через один месяц и один день скоординированную облаву на евреев. 22 июля около ста тысяч[627]
еврейских мужчин, женщин и детей были схвачены, а их имущество конфисковано. В течение месяца они должны были под страхом смерти покинуть королевство. Гонения на евреев не ограничивались королевскими землями: они происходили и в тех частях Франции, где власть на местах находилась в руках других аристократов. Толпы голодных, сломленных беженцев брели в сторону Пиренеев, Нидерландов и Священной Римской империи. «Всякий еврей должен покинуть мои земли, не взяв с собой ничего из своего имущества; или пусть он изберет себе нового Бога, и мы будем одним народом». Таков был указ, изданный, по свидетельству еврейского автора, Филиппом IV.Изгнание евреев, происходившее под надзором Гийома де Ногаре, завершилось всего за несколько недель до прибытия Жака де Моле во Францию, и магистр, должно быть, сразу узнал о нем. Само по себе это никоим образом не касалось тамплиеров и не имело никакого отношения к цели его визита. Однако эта политика не достигла своих целей, что будет иметь самое непосредственное воздействие на орден. Евреи покинули Францию, но присвоение их имущества не принесло того количества серебра, которое требовалось королю, чтобы вернуть валюте ее прежнюю стоимость. Это заставило его искать другие возможности.
Когда дело касалось изыскания ресурсов, тамплиеры не могли не привлечь к себе внимания. В их сокровищницах в Арагоне, Англии и на Кипре, как и в подземельях парижского Тампля, хранились сотни килограммов серебра[628]
. В 1306 году орден Храма все еще оказывал королю бухгалтерские услуги под руководством казначея Жана дю Тура, который предоставил короне кредит для проведения насущных платежей. Это делало орден в глазах короны ценной структурой, и это же делало его уязвимым.В то лето Филипп был особенно решительно настроен показать себя «самым христианским из королей». Изгнание евреев было не только вопросом пополнения казны, но и демонстрацией его нетерпимости к ложной вере. А финансовая политика «хороших денег» явно представляла Филиппа истинным наследником деда, Людовика Святого. Чтобы подчеркнуть эту связь, Филипп перестроил королевские гробницы в аббатстве Сен-Дени, так чтобы его собственное место упокоения находилось рядом с могилой деда.
В мае 1307 года Филипп IV посетил папский двор в Пуатье, где заставил упорствующего Климента V дать ему разрешение на посмертный суд над папой Бонифацием VIII. Почившему понтифику предъявлялись уже знакомые нелепые обвинения в ереси, содомии, колдовстве и убийстве[629]
. Очернение репутации Бонифация служило двоякой цели: оно удовлетворяло жажду мести Филиппа и поддерживало идею богоугодной благочестивости французского королевства.Глубоко обеспокоенный, Климент попытался заключить с королем сделку: он формально дарует прощение всем, кто был причастен к инциденту в Ананьи, в том числе Гийому де Ногаре, а Филипп откажется от посмертного преследования Бонифация. Однако сделки не получилось, и около 15 мая, незадолго до прибытия Жака де Моле, Филипп уехал. Вполне вероятно, что Гийом де Ногаре и его коллега Гийом де Плезиан, другой приближенный Филиппа IV, задержались в Пуатье и успели встретиться с магистром тамплиеров. Но атмосфера этой встречи должна была быть напряженной. Все уже знали, что французский король ждет от папы слияния орденов тамплиеров и госпитальеров. Один посол при папском дворе написал своему господину в Арагоне, что «ходят настойчивые слухи, будто папа должен объединить ордены и намерен сделать это»[630]
.К тому времени, когда пути Жака и Гийома де Ногаре пересеклись в Пуатье, последний уже начал составлять досье на тамплиеров, потихоньку опрашивая недовольных членов ордена, изгнанных из него или обиженных иным образом. Цель досье была еще не вполне ясна – но во всяком случае оно представляло собой перечень «скелетов в шкафу», заготавливаемый, чтобы потом быть использованным в качестве оружия против тамплиеров и заодно папы. Каким бы ни было первоначальное намерение Гийома, содержание его записей уже было зловещим.
Первым показания дал некий Эскью де Флуарак, горожанин из Безье, что в Лангедоке. Около 1305 года этот человек довольно сомнительных моральных качеств сидел в тюрьме вместе с тамплиером, сбежавшим из ордена, и, по его словам, сокамерник рассказывал ему о нравах, царящих среди тамплиеров, в частности, о ритуале приема новых рыцарей и сержантов.