Танатонавты

49. Мифология индейцев Майя

Индейцы майя верили, что после смерти отправляются в ад, называвшийся Митнал, где демоны пытают душу холодом, голодом, жаждой и подвергают другим страданиям.

У майя существовало девять повелителей ночи, соответствовавших девяти подземным владениям ацтеков.

Душа покойника должна пересечь пять рек, полных крови, пыли и шипов. Достигнув перекрестка, она подвергается испытаниям во дворце раскаленной золы, дворце ножей, дворце холода, дворце ягуаров и дворце вампиров.

Отрывок из работы Фрэнсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»

50. Подопытного Марселлина любила нежно Амандина

Мы напряженно следили за экранами приборов. Сердце Марселлина пусть слабо, но все еще билось. Его пульс упал гораздо ниже частоты сердцебиений человека, погрузившегося в глубокий сон. Температура тела снизилась почти на четыре градуса.

— Сколько уже прошло? — спросил один из заключенных.

Амандина взглянула на часы. Я знал, что прошло больше получаса после того, как Марселлин совершил свой великий прыжок, и уже двадцать минут, как он находился в глубокой коме.

Лицо его напоминало лицо спящего.

— Пусть все получится! Пусть все получится! — словно заклинание, твердили Хьюго с Клеманом.

Я протянул руку, чтобы на ощупь оценить состояние Марселлина, но Рауль остановил меня.

— Не трогай пока. Его нельзя слишком рано будить.

— Но как мы узнаем, что получилось?

— Если откроет глаза, то получилось, — рассудил начальник проекта «Парадиз».

Каждые десять секунд раздавался мелодичный сигнал электрокардиографа, похожий на сигнал гидролокатора атомной подводной лодки, плывущей в океанских глубинах. Тело Марселлина по-прежнему лежало на стоматологическом кресле. Но где была его душа?

51. Еще один

Более часа я совершал отчаянные попытки вернуть Марселлина к жизни. Но кардиомассаж не помог. Как только электрокардиограф смолк, началась паника. Амандина растирала Марселлину руки и ноги, Рауль надел на него кислородную маску. Мы вместе считали «раз, два, три», и я обеими руками давил на грудную клетку танатонавта в области сердца. Рауль вдувал Марселлину воздух через ноздри, чтобы возобновить дыхательную активность.

Электрошок не помог, хотя глаза и рот Марселлина открылись. Его глаза были пусты, уголки губ опустились. Обливаясь потом, мы бились над неподвижным телом.

Чем очевиднее становилось, что нужно смириться со смертью Марселлина, тем настойчивее звучал в моей голове вопрос: «Чем это я здесь занимаюсь?», от которого я тщетно пытался отмахнуться.

Ну так и чем же я занимаюсь?

Я хотел оказаться где-нибудь в другом месте и заниматься чем-то другим. Никогда не принимать участия в этой затее.

Слишком поздно, Марселлина не вернуть к жизни. Слишком поздно. Мы все это знали, но отказывались признать. В особенности я. Это было мое первое «убийство», и, должен сказать, становится чертовски не по себе, когда человек говорит тебе «Пока!», а несколько минут спустя ты стоишь и смотришь на его тело, мертвое, как засохшее дерево.

Рауль выпрямился.

— Он уже слишком далеко, — в бешенстве пробормотал он. — Он слишком далеко ушел. Его уже не оживить.

Амандина выбилась из сил, растирая тело Марселлина. Капли пота выступили у нее на лбу и, стекая по пунцовым щекам, капали на блузку. Ситуация была трагическая, но в то же время я думал, что это, пожалуй, самый эротичный эпизод в моей жизни. Какое зрелище! Красивая молодая женщина борется со смертью голыми руками! Эрос всегда ходит рука об руку с Танатосом. И тут я понял, почему мне кажется, что я уже давно знаком с Амандиной. Она была похожа не только на Грейс Келли, но и на ту самую медсестру, которую я увидел, очнувшись после аварии в далеком детстве. Та же ангельская внешность, те же родинки, и от нее тоже пахло абрикосовыми духами.

Человек только что умер, а я пялюсь на медсестру. К горлу подступила тошнота.

— Что будем делать с трупом? — спросил я.

Рауль ответил не сразу. С отчаянной надеждой он смотрел на Марселлина.

Потом, опомнившись, ответил:

— Президент нас прикроет. В каждой тюрьме есть норма на самоубийства. Марселлина спишут на эти четыре процента, вот и все.

— Это преступление! — воскликнул я. — Как я мог влезть в эту дикую авантюру? Ты обманул меня, Рауль! Ты предал нашу дружбу, втянул меня в это безумное дело! Вы все просто отвратительны! Человек умер из-за того, что вы не отдаете себе отчета в том, что творите. Ты обманул и меня, и его.

Рауль встал — воплощенное достоинство и самообладание — и вдруг схватил меня за ворот. Глаза его горели. Он яростно бросил мне в лицо:

— Нет, я тебя не обманывал! Но цель настолько велика, что мы обязательно столкнемся с неудачами, прежде чем добьемся успеха. Рим не сразу строился. Мы уже не дети, Мишель! Это не игра, и нам придется дорого заплатить за победу. Дорого, иначе все было бы слишком просто. А если бы это было просто, то кто-нибудь уже сделал бы это. Победа будет трудной.

Я слабо защищался: