Танец блаженных теней

Она собиралась сказать гораздо больше, ибо эта речь была, конечно же, вехой в ее жизни, но мгновение спустя она энергично окинула взглядом пейзаж, раскрашенный ярко и безыскусно, будто детской рукой, и явленный лишь в таком магическом искаженном виде, а потом глаза ее закрылись, будто на веки давил груз нереальности, небезосновательных сомнений в том, что все это когда-либо существовало на самом деле. Она стукнула чайной ложкой по столу и сказала Хейзл:

– Мне ночью снилось такое, что тебе в жизни не приснится.

– А мне вообще никогда ничего не снится, – ответила Хейзл.

Бабушка сидела, постукивая ложкой по столу, и смотрела невидящим взглядом на печную заслонку.

– Снится мне, что иду я по дороге, – сказала она. – Иду, значит, я по дороге мимо калитки Саймонсов и чувствую, что будто облако наползает на солнце и как-то зябко становится вроде. Поднимаю я голову и вижу огромную птицу, да такую огромную, что вы такой в жизни не видали, и черная, как вот эта печка, и зависла она как раз между мной и солнцем. Тебе хоть раз в жизни снилось ли такое?

– Мне никогда ничего не снится, – повторила Хейзл чуть ли не с гордостью.

– А помните тот кошмар, который мне снился после краснухи, когда я спала в передней комнате? – вставила Мэй. – Помните?

– Речь вовсе не о кошмарах, – сказала бабушка.

– Кажется, это были человечки в разноцветных шляпах, они бегали кругами по комнате. Все быстрее и быстрее, так что их шляпы слились в одну линию. Они были невидимыми, видны были только эти разноцветные шляпы.

Бабушка высунула язык, чтобы слизнуть табачные крошки, приставшие к губе, а потом встала, открыла печную заслонку и плюнула в огонь.

– Как об стенку горох, – сказала она. – Мэй, подложи веток в огонь, я поджарю нам бекона. Не хочу топить плиту дальше, я не выдержу.

– Сегодня будет еще жарче, чем вчера, – сказала Хейзл невозмутимо. – Мы с Луис договорились не надевать чулок. А если мистер Пиблз хоть заикнется, мы скажем ему, неужто, мол, он считает, что его наняли ходить и разглядывать чужие ноги? Пусть ему станет стыдно, – сказала она.

Ее высветленные волосы исчезли под платьем, оттуда раздался короткий смешок, словно одиночный звук колокольчика, в который случайно позвонили, а потом спохватились.

– Хэх! – хмыкнула бабушка.

После полудня Мэй, Юни Паркер и Хизер Сью Мюррей сидели на ступенях магазина. Где-то в полдень облака чуть затянули небо, но день, похоже, обещал быть еще жарче. Не слышно было ни кузнечиков, ни птиц, только низовой ветер – горячий, ползучий ветер шуршал в пожухлой деревенской траве. Была суббота, и потому никто не останавливался у магазина, местные проезжали мимо, спеша в город.

– Девчонки, – спросила Хизер Сью, – а вы никогда не ездили на попутках?

– Нет, – ответила Мэй.

А Юни Паркер – ее лучшая подружка вот уже два года – сказала:

– О, Мэй никогда не позволят. Ты не знаешь ее бабушку. Ей ничего нельзя.

Мэй погрузила ступни в горку пыли, наступив пяткой на муравейник.

– Тебе тоже ничего нельзя.

– Нет, мне можно, – ответила Юни, – могу делать что хочу.

Хизер посмотрела на них озадаченно и спросила:

– Ну а что вы тут делаете-то? Я имею в виду, чем тут девчонкам можно заняться?

У нее была коротенькая стрижка, волосы сухие, черные и кудрявые. Губы у нее были накрашены помадой цвета яблока в карамели, и, кажется, она побрила ноги.

– Мы ходим на кладбище, – брякнула Мэй.

Да, они туда ходили. Почти каждый день после полудня они с Юни проводили на кладбище, потому что там была тень, а малявки туда ходить боялись, так что никто их не беспокоил, и они могли болтать сколько влезет, без опасений, что их подслушают.

– Куда-куда вы ходите? – переспросила Хизер Сью, а Юни бросила сердитый взгляд на грязь у них под ногами и сказала:

– Ох, да никуда мы не ходим. Терпеть не могу это дурацкое кладбище.

Иногда они с Мэй по полдня рассматривали кладбищенские надгробья, выискивали на них имена поинтереснее и придумывали тем, кто под ними похоронен, целые биографии.

– Девчонки, не пугайте меня, – сказала Хизер Сью. – Жара жуткая, да? Если бы я была сейчас дома, то пошла бы с подружкой купаться в бассейн.

– Можем поплавать у Третьего моста, – сказала Юни.

– А это где?

– Недалеко, около полумили по дороге.

– По такой жаре? – удивилась Хизер Сью.

– Я подвезу тебя на раме, – отозвалась Юни и сказала, обращаясь уже к Мэй, слишком уж весело и радушно: – У тебя ведь тоже есть велик, поехали с нами.

Мэй поразмыслила минуту, а потом встала и вошла в лавочку, где всегда было сумрачно, даже днем, но тоже жарко, с большими деревянными часами на стене и корзинками, полными сладкого и крошащегося печенья, мягких апельсинов, лука. Она пошла в подсобку, где бабушка сидела на стуле возле мороженицы под большой рекламой пекарского порошка, выложенной на фольге и сверкающей, как рождественская открытка.

– Можно мне поехать купаться вместе с Юни и Хизер Сью? – спросила Мэй.

– И куда вы собрались? – поинтересовалась бабушка почти безразлично. Она знала, что место для купания есть только одно.

– К Третьему мосту.