Танец единения душ (Осуохай)

Про Витим ходила дурная слава. C малых лет Аганя слышала страшные истории. Про гулящих женщин, которые словно магнитом притягивали мужчин, старателей с намытым золотом. Вот он и не хочет, и знает, что обман ждёт, а она как глазом поведёт, да грудью подернет, так мужик и идёт за ней. Обольстительницы заманивали старателей в кабаки, опаивали, а потом лихие люди, их дружки, резали поисковый народишко на постоялых дворах, забирали в раз годами мытое золотишко. В поселке будто бы грабили больше русские, а по тайге вокруг обитали разбойники якуты. Особенно свиреп был один, одноглазый разбойник по кличке Анар Харах, что и означало — Одноглазый. Анар Харах поджидал жертву, сидя на дереве над узкой тропой. Потом внезапно свисал вниз головой, держась ногами за ветки, и одним движением скручивал шею ничего не подозревавшему старателю. Особенно ссыльным корейцам доставалось, также промышлявшим золотишком. По десяти в день, рассказывали, их убивал! Это в старые времена было. Но и в советские, Аганя помнила, бабы мужикам, если путь выпадал, строго наказывали, чтоб в Витим не заходить, стороной, ближе к дальнему берегу держаться, и на баб витимских, даже если она, змея подколодная, из воды рядом вынырнет, не глядеть, а лучше сразу веслом её, веслом! На что мужики посмеивались и масляно переглядывались. И ведь ходили слухи: не возвращались иные!..

Как бы и лётчиков, прелестница какая-нибудь не опоила да не приворожила!

На третий день еды у девчонок не оставалось ни крошки. Крючочек-петелька, которую звали Аня, за это время перемыла всю маслобойку: выскоблила пол, вычистила бочки. Агане тоже приходилось вытаскивать лишний хлам, оттирать стены. Запас ниток у Ани закончился. И тогда она распустила свои и Аганины подхудившиеся носки, и снова прыгал на её коленях, подрагивал, казалось, нескончаемый клубок ниток.

Наконец, объявились лётчики. Были они очень довольными и весёлыми.

— Вот кому-то жены достанутся! — косил красивую бровь высокий насмешливый пилот.

А бортмеханик, видом попроще, постарше, принёс из самолёта, пожертвовал девчонкам Н.З. — неприкосновенный запас.

Улететь пока, однако, было не суждено. Неподалеку, на Маме, в пургу, в самом деле, разбился самолет. Погибшего лётчика Аганя знала — Паша Ветров. Надо же, фамилия такая — Ветров. Он приходил к одной курсистке: все девчонки заглядывались на него — летчик!

Немолодой бортмеханик и красивый пилот выгребли из карманов деньги, оставили девчонкам. А сами развернулись лететь обратно, на Маму и дальше — у лётчиков было свое братство.

Девчонки купили хлеб, консервы, целый кулек конфет-подушечек. Выложили всё на общий стол в билетной будке. Случайные встречные жили здесь в складчину. Ждали не только самолёт, но и назначения.

— Куда вам, в Крестях? — переспросила бывалая на Севере женщина. — Там заключённые работают. С ними глаз да глаз нужен.

— Оне уж не заключённые, а вольно отпущенные. По вербовке работают, — поправил сурового вида мужчина.

— Хрен редьки не слаще.

— В Крестях этих, чё было, — затараторил улыбчивый парень. — Мужик, якут, на охоту ушёл… А зэк тут его бабу и уговорил…

— Да не зэки же они, а вольно отпущенные! Кхе, кхе, — зашёлся нутряным кашлем Суровый.

— Ну, не зэк! Вольно отпущенный этот, бабу-то, якутку, уговорил, а охотник-то вернулся. В избу входит, а они лежат. Ребятишки тут прямо бегают. Ну, он, недолго думая, ружье снимает, и обоих — одним выстрелом.

— Да не в Крестях, а на Маме, — прокашлялся Суровый. — И не вольно отпущенный, а геолог. И не якут, а русский. А что охотник — это точно. Их-то порешил — туда им и дорога. А вот мужику теперь сидеть…

— А про восстанию не слыхали? Там же где-то ой, какая восстания была!..

Крючочек-петелька тем временем нашла себе заботу: помогла перепеленать ребенка и сделала это лучше, чем мать. А скоро и клубок появился в её руках: младенцу нужны были носочки!

Долгой дорогой тянущаяся нить стала мерещиться Алмазной, когда она вспоминала то время. А стоило прикрыть глаза, как шерстяной клубок под веками начинал разрастаться, шириться: вращался во внутреннем взоре, как целая Земля.

Наутро следующего дня вернулся с материка самолёт, гружёный продуктами и спецодеждой. Девчонкам выдали шубы, валенки, по-сибирски — пимы. Сибирь — она всё та же Россия, но когда говорили «из России», или точнее, «с Россеи», то означало, что оттуда, с другой стороны Урала. А Материк — это уже все иные, обжитые места.

Шубу Аганя надела, а валенки нет: щеголяла в купленных с рыбацкой зарплаты ботах. Лётчики вновь взяли девушек на борт, и приземлились, наконец, в Крестях. Спешно, не заглушая мотор, высадили их, скинули вещи на снег, захлопнули дверь, и скоро самолёт растворился в непривычно сумеречном для полудня небе.