Танец фавна

В центре Парижа парк Люксембург оставался гаванью мира. Дети катались на козочках, и самым страшным, что могло произойти в их мире, было падение с деревянной карусели. Но даже здесь детей пристегивали кожаными ремешками, а для пущей иллюзии рыцарей, сражающихся за своих мам, каждому ребенку давали маленькую палочку. Игра заключалась в том, чтобы попасть на крутящейся карусели в железное колесо и «победить противника». Самые мужественные и ловкие ребята получали по большому леденцу, отчего выходной день в парке становился еще приятнее.

– Как я люблю такой Париж! – сказал Нижинский. – Здесь можно гулять почти инкогнито. Никому до нас нет дела, и нам есть дело только до нас самих. Праздность и покой.

Ленуар посмотрел на шелестящий огромными листьями каштан и вместо ответа вытащил из кармана сапфировый перстень.

– Вот. Давно хотел вам его вернуть. Вы забыли в магазине, и кольцо подобрала Николь.

Теперь замолчал Нижинский. Он грустно, словно прощаясь с близким человеком, посмотрел на кольцо и покачал головой.

– Нет, если я его потерял, так было суждено. Теперь я могу жить без талисмана. Оставьте перстень себе, он будет напоминать вам о той девушке.

Услышав эти слова, Ленуар долго не мог понять, как получилось, что его Николь вдруг стала «той девушкой». Ведь еще совсем недавно она была самым близким человеком. Сапфир продолжал сверкать ярко-синим цветом на его ладони, и сыщик почувствовал, что с ним ему не так одиноко. Вернув кольцо в карман сюртука, он посмотрел на Нижинского: если бы не рога Фавна, принявшие на себя удар Жанвиля, то они сейчас не сидели бы в парке Люксембург.

– У этого круга и точки существует много разных значений? – спросил Ленуар. – Какой вы выбрали для себя?

– От вас ничего не скроешь… Это кольцо подарил мне Дягилев. Сначала я видел в круге только стены, ограничивающие свободу точки, творческого человека. И подсознательно искал из него выход. Мне казалось, что кольцо сжимается петлей на моей шее. Я рисовал круги и точки, чтобы выбраться из этого лабиринта. А потом однажды я открыл кольцо и понял, что могу сконцентрироваться на точке, что она на самом деле расщепляется на бесконечное множество путей. Так я начинал работать над новым танцем.

– Круг и точка как символ солнца, лучи которого обжигают, но без которого невозможна жизнь, так?

– Да, это парадокс, столкновение бесконечного и формального. Я не очень понимаю в этих вещах, но после смерти Николь для меня стало очевидно, что круг и точка – это живот матери. Бесконечное и конечное, понимаете? Природа умирает, чтобы возродиться. Мать умирает, оставляя после себя ребенка. Ребенок – это юность, это энергия, весна, это пробуждение природы, это жизнь. И для того чтобы настала весна, нужно принести кого-то в жертву, понимаете?

Ленуар молча слушал Нижинского, думая о том, что у них с Николь мог бы тоже быть ребенок, но теперь этого никогда не случится. Или, может, танцовщик и есть тот ребенок, которого они спасли.

– Жертвой должен был стать я. Но у них ничего не вышло, Ленуар. Полностью можно что-то убить, только заменив это что-то на новое. А «Русские сезоны» заменить некем, нам удалось создать уникальное искусство. Русское искусство. Оно долго росло в европейской оболочке, но пришло время возродиться. Я видел эскиз картины Николая Рериха, который готовит декорации для нашего нового балета. Она называется «Меч мужества». На ней изображен ангел с мечом в руке. Он несет его спящим воинам, говоря, что битва неизбежна и пора набраться мужества, чтобы отстоять свой город. Вот и нам нужно отстоять свое искусство. Раньше я хотел учиться у всех, чтобы стать умнее, чтобы лучше танцевать, чтобы всех понимать. Но нельзя научиться всех понимать, если не понимаешь и не принимаешь самого себя. В следующем году мы привезем современный русский балет. Без сиропных сказок. Балет в честь девушки, которая спасла меня в Париже. Астрюк хочет показать его следующей весной в своем новом театре на Елисейских Полях. Вы придете?

Ритуал

Май 1913 г., дневник Люсьена де Фижака

Как непривычно оказаться в театре с Беатрис и без детей. Жена сказала надеть самый лучший костюм, единственный, на котором она еще не заметила пятен краски. Сама Беатрис одолжила платье с корсетом у сестры. Корсеты уже вышли из моды, но дамы в корсетах, особенно такие как моя жена, – еще нет, поэтому я одобрил ее выбор.

Театр Елисейских Полей воплотил в себе мечту Габриэля Астрюка. В новом храме искусства сочетались французский вкус, английский комфорт и немецкое внимание к технике. Здесь было просторно, холодно и пусто.

Капельдинер усадил нас в удобные кресла. Как странно, что, сидя в бархатно-позолоченной тесноте классических театров, мечтаешь о том, как оказаться в большом кресле, но, оказавшись в нем, словно лишаешься уютной сказки театра с ее мягкими подушками и плафонными росписями с аллегорическими изображениями античных муз. Я чувствовал себя ребенком, которому сказали, что он уже вырос и теперь может спокойно прожить всю свою оставшуюся жизнь без мороженого.