Танец фавна

– Куда? Куда вы их относили? По какому адресу? Напишите вот здесь, – Ленуар вытащил чистый лист и протянул девушке.

Бонна наклонилась и неровным детским почерком вывела: «Канцелярия парижского архиепископства».

Невинное сердце Марии, молись за нас

Нижинский посмотрел на себя в зеркало и подправил грим. Перед ним снова возник Фавн. Дикий бог. Единственный бог, живущий в гармонии с природой, который сам природа. Бог возрождения, постоянного поиска и обновления. Самый страшный бог.

– Господин Нижинский? – обратился к танцовщику незнакомый ему голос. – Моя сестра сказала, что вы перед представлением хотите причаститься? Обычно я подобное не практикую, но Люси поведала мне о сегодняшней трагедии, и я…

– Спасибо, что пришли, отец… – рассеянно прервал его Нижинский.

– Жанвиль. Отец Жанвиль, – уточнил священник, выкладывая на стул у двери церковную утварь и гостию. – Позвольте узнать, почему вы решили причаститься? Обычно на причастие ходят в церковь или вызывают священника перед смертью.

– Я… Мне очень страшно, отец Жанвиль. Сегодня я стал свидетелем смерти одной девушки… Ее убили из-за меня… И это не первая смерть с тех пор, как я танцую Фавна.

– Признаться, я действительно еще никогда не проводил причастия языческого бога, – сказал Жанвиль. Нижинский посмотрел на священника, надеясь увидеть в его глазах улыбку или хотя бы намек на улыбку, но Жанвиль был серьезен. Этот контраст между словами и внутренним напряжением священника сразу бросился Нижинскому в глаза, однако он решил, что это все нервы. – Знаете, в древние времена христиане уничтожали языческие идолы во имя единого Великого Господа нашего. Вам мешает ваш внутренний идол. Но я помогу с ним справиться.

– Я не хочу никого уничтожать, отец. Я просто хочу помолиться во спасение своей души. Иначе сегодня на сцену мне не выйти. Мне нужны силы, чтобы противостоять тьме, – Нижинский снова посмотрел в зеркало и застыл, разглядывая, как священник берет в руки тяжелый позолоченный крест.

– Мы все противостоим тьме, сын мой. Но победителем станет тот, чья вера останется непоколебимой. Вера – вот наше оружие. Чистая вера.

Священник подошел к Нижинскому и сказал:

– На колени, сын мой.

Танцовщик внимал голосу Жанвиля и невольно начал его слушаться. В конце концов, ему действительно сейчас нужна была вера и поддержка высших сил. Он встал со стула и опустился перед Жанвилем на колени.

– У вас мало времени, сын мой, вкусить Тело и Кровь Христа, и соединиться с Богом нельзя без исповеди. Покайтесь. Покайтесь в содеянном, – почти нараспев произнес Жанвиль.

Нижинский застыл и вспомнил своего отца. Сколько он молился в детстве, сколько он ходил в церковь и исповедовался, но его отец все равно бросил их с матерью и ушел к другой женщине. С тех пор Вацлав никогда не ходил в церковь.

– Простите… Мне не в чем каяться… Разве Бог не любит всех людей безусловной любовью? Разве он не может просто подарить моему сердцу успокоение в тихой молитве?

– Вы взяли на себя большой грех, я чувствую это… Покайтесь, пока не поздно! – Жанвиль поднял крест над головой Нижинского и начал громким речитативом: – Святое сердце Иисуса, сжалься над нами; невинное сердце Марии, молись за нас…

Нижинский закрыл глаза и перекрестился. Звук голоса священника начал казаться ему ветром, дующим над водами океана. С каждой фразой волны поднимались все выше, с каждым «аминь» ветер разбивал их об острые камни ощетинившейся души Нижинского. Фавн внутри него не хотел сдаваться просто так. Он кружился и вглядывался в танцовщика, пытаясь его вернуть в мир зеленых крон деревьев и спелого винограда, в мир, где он танцевал как язычник, как в последний раз в жизни, в мир, где не было крестов и распятий.

– Внемли словам моим, покайся! – зазвучал незнакомый голос в его голове. Нижинский посмотрел на священника. Глаза Эрнеста Жанвиля горели ненавистью и презрением. Он замахнулся крестом и дрожащей рукой ударил им Нижинского по голове. – Изыди! Изыди, сатана!

В этот момент дверь открылась, и Ленуар бросился на Жанвиля. В глазах у Нижинского потемнело, он схватился за стул, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не упасть. Однако с каждым движением тело его тяжелело. Кто-то громко кричал. В уборную вбежали люди. Нижинский качнулся еще раз и окончательно потерял сознание.

Во тьме

Домой измученная телесная оболочка Ленуара вернулась поздно. Еще без души. Душа застряла в тот день неподалеку от остановки Bon marché, словно ожидая следующий трамвай, который никогда больше не придет.

Под входной дверью лежала записка. Крупные острые буквы с наклоном вправо. Так писала только Николь. Характерный росчерк пера в конце каждого предложения. Ленуар смотрел на буквы и не мог собрать их в слова. Образ Николь стал частью его самого. Как образ Элизы.