Танец на раскаленных углях

Побережье между тем выглядело вполне безмятежным. Пляжи, уже почти полностью накрытые высокими тенями отелей, стремительно пустели. Лишь те туристы, которым назавтра предстояло улетать домой, ловили последние, едва теплые солнечные лучи. Дети с шумом и криками плескались у кромки воды в своих надувных нарукавниках, мамаши лениво наблюдали за ними с лежаков и пляжных пластмассовых кресел. Вновь приехавшие обитатели «Пальмы» с писком и визгом бороздили море все на том же потрепанном катамаране, однако спасатель уже энергично махал им, чтобы гребли к берегу, поскольку его смена закончилась. Наконец последние пляжные обитатели с кряхтением поднялись с лежаков и, отряхнув прилипший к влажным телам песок, принялись лениво собирать полотенца и купальники, болтавшиеся на ветру под зонтиками. Надо было спешить, чтобы успеть принять душ и пропустить рюмочку перед ужином. Побережье стремительно пустело.

Лина и Петр молча переглянулись и повернули вглубь парка. Ни скалы, ни пирс, ни веранда ресторана пока что не подтверждали ни одной их версии, кому и зачем понадобилось забрать здесь невинные жизни легкомысленных островитян. «Черная вдова?» — исключено, ей туристы нужны живыми. Грабители? Тоже мимо. Ни у Тони, ни у Гизелы ничего ценного не пропало. Лина шла и угрюмо размышляла: «А, может, все смерти в «Пальме» — и вправду лишь цепь случайных совпадений? И к чему тогда вся эта бесполезная суета, трата нервов и отпускного времени? Может, я просто излишне подозрительна?». Петр брел рядом и тоже злился на себя, что не может придумать ничего толкового и поддержать жену. Однако он бодрился, поглядывал по сторонам и тихонько напевал под нос: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает».

Внезапно Лина увидела в конце аллеи долговязую фигуру в шортах и зашипела, как кошка: «Ну нельзя же быть таким тупым и попадаться Петру на каждом шагу! Не понимает этот тип, что ли, что муж ревнив, как Отелло». Однако свернуть в сторону с узкой тропинки уже не представлялось возможным. Оставалось смириться с тем, что Башмачков надвигался прямо на них… Явился — не запылился! Одно неосторожное слово — и муженек вновь превратится в ревнивого мавра. Лина подняла на Башмачкова холодный взгляд и поприветствовала литератора тоном ведущей программы «Время»:

— Добрый вечер! — голос Лины прозвучал так официально и сухо, словно она видела Башмачкова впервые в жизни.

— Привет-привет, друзья мои! — бодро отозвался Башмачков, демонстративно игнорируя холодность Лины. — Вы уже «напляжились»? А я вот, ребятки, решил искупать перед ужином мои немолодые кости.

— А чего же так поздно решили? — ехидно поинтересовался Петр, — скоро начнет смеркаться, там и до новых трупов недалеко…

— Ну, я же работаю, — пояснил Башмачков и, взглянув на Петра, слегка надменно продолжил, — а не бездельничаю здесь, как некоторые… Писателю необходимо побыть одному, чтобы обдумать заключительные главы моего нового романа.

— Неплохая работенка для мужчины, — проворчал Петр, — вернее, я бы сказал, классная: гуляй себе по парку да пальмы кое-чем околачивай… Или на балконе книжечки читай. А уж сложить потом вычитанные слова в свои предложения — невелика штука.

— Зря иронизируете, господин доктор, — насупился Башмачков. — Вы как врач должны хоть немного разбираться в психиатрии. Понимаете, мне в последнее время все чаще кажется, что я схожу с ума. Вначале я был сентиментальным и слезливым, когда сочинял на вилле Топалова любовный роман. Потом стал мрачным мизантропом, когда у меня в отеле «пошел» роман ужасов. А теперь, когда мой злосчастный роман видоизменился в третий раз, то есть вдруг стал неуклонно превращаться в лихой боевик, я чувствую, что опять буквально с каждым часом меняюсь. Причем, не в лучшую сторону. Теперь, вы не поверите. мне постоянно хочется с кем-нибудь подраться. В общем, нынче я считаю себя этаким брутальным мачо. Хотя, если быть самокритичным, в душе я остался все тем же «гнилым интеллигентом».

— Я вообще-то хирург-травматолог и не врубаюсь в эти ваши выверты в стиле господина Фрейда, — признался Петр. И добавил: — Похоже, все это тянет на какую-то сверхценную идею. Как врач готов утверждать, что писатели и люди искусства — народ не вполне адекватный.

— А вам разве Лина ничего не рассказывала? Ну, о моем номере в «Пальме»? — в свою очередь удивился Башмачков.

— Рассказывала? О чем? — насторожился Петр. — Она что же, уже и в вашем номере успела побывать? — мрачно поинтересовался ревнивец, играя желваками.

— Петя, очнись, это уже переходит все границы! — возмутилась Лина. — Да, не скрою, я была в том злосчастном номере! Однако отнюдь не тогда, когда там поселился Башмачков, а гораздо раньше. В ту ужасную ночь, когда мы с гражданской вдовой того самого бедолаги Тони собирали его серебряные цацки и прятали их в огромный чемодан, под замок… Я же тебе об этом уже рассказала…

— Ты что же, хочешь сказать, что Башмачкова поселили в номер того самого умершего англичанина? — быстро спросил Петр.