Танец сакур

Было смешно жаловаться на жизнь, проводя время на одном из самых дорогих островов мира, но Марина жаловалась. Они медленно дрейфовали вдали от берега на яхте, мама занималась с Варей, а отец с Данилой пытались ловить рыбу. Марина сдвинула шезлонг в тень и открыла I-pad, ей не хотелось читать ни о политике, ни об экономике, она же была безработной домохозяйкой — зачем забивать голову сложными вещами? Медленно загрузилась страничка журнала Tatler — новости со светских вечеринок — то, что нужно дурочке вроде нее. Фотография за фотографией — выставка, презентация книги, показ новой коллекции — скука, на которую раньше было слишком жалко свое время. Знакомых лиц не так уж много, Марина давно не бывала в Москве, а в Женеве жила довольно уединенно. Странно, что нигде не было Лизы, — подумала Марина, но потом вспомнила, что брат отправил ее куда-то на итальянские озера. Лиза — интересная и успешная, с этим взглядом, так и ласкающим Алексея, слишком похожая на Саюри, чтобы нравиться ей. Эти нотки в голосе Алексея, когда Марина спрашивала о Лизе, Лизин печальный вздох при словах об Алексее — еще одна не родившаяся история, которая могла стать чем-то теплым и хорошим. Грустно. Лента новостей прокручивалась все дальше и дальше — новогодние вечеринки закончились, им на смену пришли предновогодние, кто-то проводил промозглые дни в Дубаи, кто-то катался на лыжах, Мария Башмакова, Марина, была шапочно с ней знакома, собирала ценителей искусства в Милане. Прекрасный повод продемонстрировать интеллектуальный снобизм, — подумала Марина и хотела уже закрыть страницу, когда взгляд выхватил на фотографии Лизу — улыбающуюся, все так же эффектную и беременную. Беременную, — повторила про себя Марина, и расплылась в улыбке, — Наверняка, беременную ребенком ее брата! Разве можно придумать что-то лучше.

— Мама, что я тебе покажу! — прокричала Марина, вставая с шезлонга. — Ты даже не представляешь! Мама, ты что молчишь? — она спускалась по лестнице в каюты, когда почувствовала, как до нее дотронулся отец, — после того случая в Париже, Марина вздрагивала даже от прикосновений родных.

— Марина, подожди! — голос был слишком напряженным, а рука холодной, и показалось, что что-то произошло, что-то плохое, чего уже перестали и ждать.

— Да, папа. Что случилось?

— Алексей… разбился в Ницце.

— Как?

— На Ferrari, машина разлетелась напополам.

— А он? Что с ним? — закричала Марина, брат был самым близким человеком на свете, после того, что сделал для нее, что знал о ней.

— В больнице.

— Жив?

— Жив.

— Слава Богу!

— Не спеши благодарить, — усмешка на постаревшем лице.

— Что вы тут кричите! У меня Варенька только заснула, — выглянула из каюты мама и замерла, видя напряженные лица мужа и дочери.

Еще одна ночь на смену еще одному дню, ничего не меняется, но все становится другим. Можно, конечно, позвать теплую нежную девочку, любая будет рада согреть его или согреться вместе с ним — все эти сладкие порноактрисы, чопорные служащие банков или тихие дочери боссов. Но звать никого не стоит, времени остается все меньше, и слишком жаль его тратить на пусть и красивое, но бездушное тело

Время все меняет, и Сюнкити это прекрасно известно. Думал ли он, будучи сыном жалкого докера в послевоенном и разрушенном Кобе, что к своим шестидесяти годам будет иметь финансовую и политическую власть — он даже не знал таких слов. Сюнкити не мечтал и не думал — просто выживал, и жизнь среди якудза была не хуже любой другой. Он был еще не стар, богат и держал за горло всю банковскую систему этих проклятых островов, где население стареет все быстрее, где все также любуются момидзигари, мужчины вдрызг напиваются по пятницам, а женщины ищут утешение в лесбийских связях. А все же это неплохо — что-то искать, пусть даже и утешение, пусть даже искать и не находить.

Сюнкити отложил в сторону тонкий журнал и потянулся выключить лампу возле своей кровати. Сегодня он ничего не будет искать — просто дождется следующего утра. Все-таки удивительное дело — он сын нищего докера красуется на обложке журнала Ямагути-гуми, в XXI веке якудза издает свой журнал и смеется над всеми.

Тонкая грань между сном и явью — редкое состояние, когда ты еще не спишь, но уже и не бодрствуешь, когда можешь видеть всех, кто ушел, и когда они не смотрят на тебя с укоризной: Саюри, еще совсем малышка, Киёми, его нежная жена, такая же, как и тридцать лет назад.

И снова он не с ними — проклятый телефонный звонок, хотя всем строго-настрого запрещено беспокоить его:

— Да, Кэтсуэ, что ты хочешь?

— Ямагути-сан, вы говорили, что я могу звонить с информацией о Корнилове всегда, — оправдывался Кэтсуэ.

— И что? — сведения о Корнилове стоили того, чтобы ненадолго оставить Киёми и Саюри.

— Попал в автокатастрофу в Ницце. В тяжелую. В госпитале, в коме, — в голосе парня чувствовалось удовлетворение.

— Как?

— Ferrari, скорость 220. Машина напополам, а он весь в огне, — Кэтсуэ словно смаковал эту новость, представляя, как пламя лижет кожу Корнилова, разрушая капилляры, пожирая мышцы.