Танец сакур

Этого просто не могло быть! Он-то прекрасно помнил, что Саюри была девственницей в тот первый раз, когда они оказались, наконец, в своей спальне после утомительной, хотя и тихой свадьбы. Он помнил, как она несмело раздевалась, как дрожали ее холодные ладошки, которые он пытался согреть поцелуями, понимая, что девушка слишком невинна, чтобы он мог думать о своем удовольствии. Саюри опускала глаза и не желала его даже коснуться — отчего-то было обидно, почти по-детски, но ребенком в той ситуации была она, и Алексей смирял свое желание, свою страсть, давал ей столько ласки, нежности и терпения, сколько мог, но она все равно была не готова. Он мучительно медленно двигался вперед, а она, истинная дочь якудза, лежала с неподвижным, без единой эмоции лицом. Конечно, он помнил свой первый опыт в далекие шестнадцать лет с настойчивой одноклассницей, поставившей избавление от девственности наравне с окончанием школы с золотой медалью, все было гораздо проще, да, проще и быстрее. Он помнил и странную мимолетную ночь с очаровательной юной интеллектуалкой накануне Нового года в Москве. Москва вообще была последним местом в мире, где можно было надеяться на секс с невинной девушкой, но тогда он вытащил почти козырную карту. Все было легко, ненавязчиво и нежно — сейчас он даже не мог вспомнить ее лицо, только мимолетное чувство, что она чем-то похожа на Лизу. Но это так, наслоение одного воспоминания на другое, попытка не вспоминать ту страшную ночь с Саюри — ночь, когда он просто уничтожил ее.

Все эти свидания украдкой, ее робкие ласки, постоянная необходимость сдерживать себя, пристальный контроль Ямагути-гуми, часто незримый, но оттого только более опасный — ничто не подготовило Корнилова к отчаянию и мраку первой ночи с молодой и желанной женой. Хотя желанной была она для него, а вот он для нее — нет. Алексей чувствовал себя чуть ли не мародером, насилующим несчастную жертву. И хуже всего было то, что Саюри не проявляла ни капли эмоций — ни трепета, ни радости, ни даже страха — только ледяное спокойствие, от которого на него накатила какая-то непонятная всепоглощающая волна ярости и гнева. Он не был идеалистом уже давно, но, собираясь жениться на Саюри, ожидал какого-то волнующего, звенящего в своей хрупкости счастья. Уже в момент знакомства он знал, что нежная девушка — дочь одного из самых опасных мафиози, но это казалось не важным, тем более, что дела связывали его с Сюнкити-финансистом, а не с главой опасного клана. Да и Саюри ни на минуту не была похожа на этих жутких татуированных женщин, какими всегда изображали женщин якудза. Она была глотком пьянящей нежности, квинтэссенцией скромности и тихого шарма. Саюри воплощала в себе все качества старой исконной Японии, не тронутой урбанизацией, индустриализацией и феминистскими настроениями, она была бесценным цветком, который следовало бережно хранить вдали от жестокого мира. Вот только она была такой или хотела казаться, превосходно овладев искусством создания правдоподобных иллюзий?

Та ночь, начавшаяся почти пыткой для каждого из них, на какое-то мгновение обрела сияние ярких красок, как будто кто-то повернул калейдоскоп, ослепив наивного глупца всполохами цвета. Морально опустошенный, чувствуя себя как старая выпотрошенная рыба, которую в последний момент отбросили за ненадобностью, Корнилов бессмысленно смотрел в потолок, пытаясь понять, как он тридцатисемилетний мужчина оказался в такой ситуации, словно герой слезливого романа, которыми когда-то зачитывалась его сестра, а Алексей, из любопытства пролистав десяток страниц, пришел в неописуемый ужас. По потолку разбегались причудливые золотые нити, огромный и хищный паук, стягивал их в прочную и беспощадную сеть. Сквозь приоткрытую балконную дверь ветер приносил соленый аромат и причудливый шепот ни на секунду не замолкающего моря. Саюри лежала, закрыв глаза, обнаженное как сливочное лакомство тело дразнило и одновременно казалось чем-то запретным. Тяжелые черные волосы драгоценным покрывалом закрывали нежную шею и маленькую будто детскую грудь, тонкие пальцы изо всех сил сжимали столбики кровати. Какая-то странная кровать, будто не из этого интерьера, — рассеянно подумал Корнилов, а потом одернул себя, залюбовавшись женой. Она все-таки стала его женой — эта девушка из запретного сада.