Танец саламандры

В моей голове представлялось, как жрец укладывает меня на пыльную арену, садится на бедра, заводит мои руки за голову, прижимает их к камню. Меч забирается под юбки, щекочет кожу. Красавец жрец шепчет, что дарует свободу. Целует. Прикусывает кожу, заставляя моё тело биться в конвульсиях удовольствия. Желать новых прикосновений, словно наркотик.

«Я – единственное твое спасение».

И тогда приходит осознание – всё подстроено изначально. На арене невозможно победить. Вот почему выбравшие поединок со жрецом умоляли того о смерти, они сходили с ума от подобной агонии. Значит, единственный выход – смерть?

– Никогда… – шепчут мои губы.

Губы же жреца ухмыляются, ему нравится моя упёртость. Танец крови длится дальше.

Силы на сопротивление остаётся всё меньше. Почти не различаю, где реальность, а где видения жреца. Красавец уже давно избавил меня от лишней одежды, оглаживал горячими ладонями моё нагое тело, прикусывал зубами сжавшиеся от удовольствия горошины сосков, покрывал дорожками поцелуев каждый миллиметр кожи, вызывая приятные мурашки. Его грубые пальцы добрались до сокровенного местечка, творили там бесчинство, вырывая из моей груди сиплые стоны. Я изнывала от нехватки ласк, выгибалась навстречу, гладила в ответ стальные мышцы пресса, крепкие руки, плечи, тянулась к губам жреца, но он не собирался дарить мне поцелуй, как и освобождение от напряжения внизу живота, а оно уже достигло точки не возврата, свернулось тугой змеей, ожидая момента для прыжка.

Хотела снять серебряную маску, жрец не позволил, перехватил руку, мимолётно коснулся ноющих губ, зашептал искушающе:

– Сдайся мне… и я позволю всё, что хочешь…

Наглец удерживал меня на грани, толкал в омут наслаждения, но не разрешал познать до конца. Не давал насладиться. Я уже не могла терпеть…

– Хор-рошо… я сдаюсь тебе…

Сию секунду последовала разрядка: резкая, яркая, как удар молнии вспышка, долгожданная. Перед глазами заискрились искры, тело сотрясла волна жара, огня. Подумалось, что вулкан Киряко проснулся, заслышав мои бесстыдные стоны. Я забыла про всё. Совершенно обо всём. Было только безграничное удовольствие, я и загадочный жрец.

Однако вскоре нега наслаждения спала, позволив мыслить связно, и я осознала, что натворила.

Сдалась жрецу саламандр по собственной воле. Добровольно блин! А ведь хотела выиграть свободу…

Зажмурилась от стыда, из уголков глаз брызнули слёзы. Дождь крупными каплями срывался с хмурых небес, остужая горячий камень арены, мою пылающую кожу, промочил пыльное платье. Жаль он не может смыть мой позор.

Ветер донес слова довольного Оракула: я проиграла, и теперь принадлежу жрецу. Всхлипнула. Не могу больше терпеть. Устала. Хочется просочиться вместе с дождём сквозь камень арены, вниз, к дремлющей магме и раствориться в ней без остатка.

Вместо желаемого ощутила, что меня кто–то берет на руки и куда–то несёт. Наверное, жрец утаскивает в своё логово. Навсегда.

Какая же я слабая. Жалкая. Сдалась сама…

Глава 8

«Вшиииххх!» в ушах свистел свирепый ветер, где–то вдалеке грохотал гром, надрывая небеса, а затем обрушиваясь на мокрую землю, давно не помнившую дождя. А тот шёл, я слышала, как крупные капли молотили по пологу ехавшей повозки, ощущала, как её шатает безудержная непогода, но ничего толком не видела.

Пребывала я в каком–то трансе. Тёмная пелена с мерцающими разноцветными всполохами никак не рассеивалась перед взором. Двигаться сил совсем не осталось, лишь чувствовала, что меня кто–то держит на руках, крепко так, боясь отпустить, не то рассыплюсь и унесусь со свирепым ветром. Впрочем, против рассыпания я ничего не имела, памятуя, что натворила на арене.

Я дрожала от холода, тепло мужского тела нисколько не грело, слишком ледяными были дождь и ветер. Голову разрывало множество вопросов: кто меня держит? Жрец? Куда мы едим? Зачем? Что меня там ждёт? Но никто не собирался мне ничего пояснять, по крайней мере сейчас.

Создалось впечатление, что моя жизнь попала в шторм и никак не отыщет выход, да и разбушевавшаяся стихия укрощаться не желает. Так, слушая колыбельную грозового неба, я уснула.

А снились мне высокие горы. Я брела куда–то по каменистой, поросшей дикими зелеными кустами тропе вверх, мимо одичалых волков, кои янтарными глазами следили за мной из густого тумана, но не трогали. Шла мимо широколиственных деревьев, пихт, ныряла в горные арки, шла в неизвестном направлении, ноги вели сами. И наконец вышла к утёсу.

Приглядевшись тщательнее, заметила на краю сидевшего в позе лотоса человека в сером балахоне с накинутым на голову капюшоном. Осторожно приблизилась, кашлянула, привлекая к своей персоне внимание.

– Присаживайся, дитя, – отозвался человек. Судя по низкому, с хрипотцой голосу старик.

Я послушно присела, подогнув под себя ноги, трава–то сырая.

– Что ты видишь, дитя?